Дневник призывателя

– Нет, не сущность, – я покачал головой и наклонился вперед, чтобы подобрать бумажку. Никого, кроме нас, сейчас и правда, не было. В моем доме периодически только тени ходят, но сейчас и их следа я не чувствовал. Даже мох совсем пропал, хотя я сам давно его не счищал. Может, деду было нечего делать, и он все поснимал? – Так. И откуда это?

– Бумажка? Из дневника? – Тоша пододвинулся ближе. – Нужно вернуть ее на место.

– Да, да, – развернул. – Интересно…

Сложенный вдвое пожелтевший лист, внутри которого было несколько фотокарточек. Моя мама с сестрой. Близняшки с бабушкой. Молодая бабушка с цветами. Бабушка с ружьем. Тетя Агата в детстве, в молодости. Еще несколько ее снимков, на заднем плане которых маячит какой-то мужчина. Тетя под руку с каким-то парнем с закрытыми глазами. На последней фотографии он один и несколько старше. Я вздрогнул, выронив ее. Этого не может быть…

Нет, нет… Это было просто видение!

С черно-белого снимка на меня взирал мужчина с глазами того старика в лохмотьях, которого я видел в метро.

Иссохший мужчина, взывающий к небесам… Периодически он заходился лающим кашлем и дрожал всем телом, подтягивая к груди разбитые колени и обхватывая босые ноги, обмотанные окровавленными бинтами.

Его нечеловеческие и очень умные глаза следили за мной с этого снимка.

Я вновь почувствовал привкус крови на языке и сглотнул. Запахло сиренью и медом. Прям как тогда. И даже на черно-белой фотографии я видел, как меняется цвет его глаз, слышал его смех и голос:

– Нашел. Нашел!

– Сань, ты чего? Знаешь его? – Тоша подобрал снимок. – Симпатичный. А это же твоя тетя, да? О, а тут она вместе с тем мужчиной! – остальные снимки тоже перекочевали в его руки. – Я видел ее пару раз.

Я откашлялся и выдохнул.

– Нет. Просто показалось. Похож на одного человека… А это да, тетя. Там еще есть бабушка. Не знаю, почему дед их спрятал.

Да, именно так. Это был совсем другой мужчина. Сильный, уверенный в себе, молодой и гордый. Он нахально усмехался, точно с неким презрением и превосходством.

– Ну, бывает, – простодушный Тоша. – И кто же это? – все снимки, кроме одного, легли на стол.

– Хм, а тут ничего, – я встряхнул бумажкой, оставшейся в моих руках. – Только фото.

С обратной стороны снимков тоже ничего не было. И куда его положить? Эх, и с этим тоже придется ждать деда. Он совсем скоро придет.

Нужно поставить чай. За вкусным чаем и расспрашивать будет проще. По крайне мере мне.

***

Роу учила Янри рисовать. Водила по листу бумаги его рукой, рассказывала, что они пытаются изобразить. Он запоминал.

Если вести линию так и так, то можно нарисовать птицу, а если изменить и повести иначе, то кролика. Просто и немного по-детски.

Опускала его пальцы в краску. Давала ему все потрогать, все, до чего он мог дотронуться. Шершавая бумага, кисти, палитра, упавший на стол цветок.

Во всю благоухала весна и мы вытащили деревянный стол на улицу. В лаборатории становилось слишком жарко. Надо бы скинуться на кондиционер. Я вздохнул и тоже выполз на улицу, усевшись рядом с Кайсой, пристально следящей за стараниями Роу и Янри.

Жаль Белкины волосы. Она отрастила их до пояса, а сейчас от них остался разве что короткий ежик, сквозь который кое-где просвечивает лысина. Ей пришлось это сделать. Сегодня ночью обстригала себя, сидя на полу ванны и плакала. Я же стоял за дверью и не мог войти. Было чертовски стыдно. Да и сейчас…

Не смотрю ей в глаза. Слушаю, как она вставляет фразы, когда Роу не может найти нужных слов. Янри улыбается и кивает. Ему нравится рисовать, представлять мир, который он никогда не увидит.

– Черный – это как волосы Крис? – хмурится он, потирая пальцы, заляпанные темной краской.

– Да, – киваю я. Кайса жует губы, а Роу мрачнеет. Ей не нравится слушать о ведьме, то, как о ней говорит Янри и каким в этот момент становится его лицо. Мечтательным.

– Они мягкие и приятные. Мне нравится черный.

– Черный – еще ночь и монстры, – обронила Роу и поежилась. Она не любила этот цвет так же, как белый, которым наделила ее природа. Ей хотелось чего-то яркого, но даже ее розовые очки пошли трещинами. Совсем скоро разлетятся. И что тогда будет?

Мне почему-то она представилась выцветшей, такой, какой мы ее впервые увидели. Альбиноска с серыми линзами. Сейчас она их не носит, и ее глаза напоминают ягоды клюквы в снегу. Запорошённые ее пушистыми ресницами.

– Мне нравится этот цвет, – повторил Янри. – И ночь. Она прохладная, я ее вижу. В ней поют киты.

То, как видел Ян, было совсем иным. Недоступным нам, живущим только в его словах, и потому прекрасным.

Роу пожала плечами. Черный для нее – это Кристал и страх. В этом не было ничего хорошего.

– Я тоже люблю черный, – я взял свободную кисть и написал слово «ночь». – И синий.

– Как море?

– Как море, – согласился и написал и его.

– А желтый? – улыбнулась Кайса. – Как вам желтый.

– Солнце, – Ян тоже растянул губы и поднял голову вверх.