Дневник провинциальной дамы

23 октября. Вечеринка. Черная тафта и хонитонское кружево выглядят очаровательно, и, выдернув два седых (точно!) волоса, я вполне удовлетворяюсь своим внешним видом. Даже Вики говорит, что я выгляжу Очень Мило, но вскоре после этого расстраивает меня вопросом, почему все старики одеваются в черное.

Нас встречает леди Б. в великолепном восточном костюме, в жемчугах с ног до головы и с компанией близких друзей, столь же густо увешанных драгоценностями. Она любезно улыбается и не глядя пожимает руки, и мне почему-то хочется встряхнуть ее хорошенько, чтобы она обратила внимание на гостей, которых сама же позвала. Вынуждена подавить этот непрошеный порыв и прошествовать в огромную гостиную, в дальнем конце которой на возвышении играет оркестр.

Жена Нашего Викария в фиолетовой вуали и гранатовом гарнитуре замечает приятелей и ведет Нашего Викария с ними поздороваться. Роберта призывает к себе леди Б. (она что, велит ему работать гардеробщиком?), а меня приветствует неприятного вида Гамлет, который неожиданно оказывается мисс Пэнкертон и укоризненно спрашивает, почему я не в костюме. Ведь мне было бы чрезвычайно полезно проникнуться атмосферой карнавала. Да просто необходимо! Спрашиваю про Джаспера – совсем не удивилась бы, оденься он Офелией, – но мисс Пэнкертон отвечает, что Джаспер снова в Блумсбери. Мол, представляете, там совершенно не могут без него обойтись? Говорю: «Да уж наверное», чтобы больше не слышать ни про Джаспера, ни про Блумсбери. Заговариваю с Мэри Келлуэй, которая выглядит мило в костюме русской крестьянки, а потом танцую с ее мужем. Мы рассматриваем соседей, большинство из которых не в маскарадных костюмах. Неожиданно с изумлением вижу кузину Мод, прохаживающуюся по залу с невысоким, коренастым спутником, в котором муж Мэри опознает выдающегося охотника.

Близкие друзья леди Б. в дорогих маскарадных костюмах с крайне высокомерным видом лениво танцуют друг с другом. Никого никому не представляют.

Роберту вменяют в обязанность объявить, что ужин подан. Теснимся возле фуршетных столов, и нам подают отличные сэндвичи и нечто в чашечках. Близких друзей леди Б. нигде не видно, и Роберт мрачно говорит мне в сторонке, что, кажется, они пьют шампанское в библиотеке. Высказываю доброе и нереалистичное пожелание, чтобы они им отравились. Роберт на меня шикает, но не удивлюсь, если в душе он со мной согласен.

Последний и самый неожиданный инцидент вечера происходит, когда я набредаю на старую миссис Бленкинсоп: вся в гагатовых украшениях, она восседает в большом кресле у возвышения прямо под энергично дующим саксофонистом. Миссис Бленкинсоп явно не имеет ни малейшего понятия, зачем оказалась здесь, а саксофон мешает разговаривать, но я разбираю что-то про кузину Мод, про «не стоять на пути у молодых» и «недолго осталось на этом свете». Улыбаюсь и киваю, но, спохватившись, что это выглядит бесчувственно, хмурюсь и качаю головой, а потом меня приглашает танцевать молодой Фробишер и говорит о старой мебели и птицах. Близкие друзья леди Б. появляются с воздушными шарами, раздают их, как булочки на школьном празднике, и вечеринка продолжается до полуночи.

Оркестр принимается играть «Старое доброе время»[195], и леди Б. просит всех встать в круг. Образуется исключительное столпотворение. Старая миссис Бленкинсоп, которую вытолкнули с кресла, одной рукой вцепилась в Нашего Викария, а другой – в незнакомого молодого джентльмена. У Жены Нашего Викария крайне несчастный вид, поскольку она вынуждена взять за руку мисс Пэнкертон, которую не выносит. Роберт зажат между грузным незнакомцем в алом и кузиной Мод. Я, к своему ужасу, с одной стороны держу за руку самого неприятного типа из компании леди Б., а с другой – саму леди Б. Мы все плетемся по кругу под хорошо знакомый мотив и снова и снова поем: «За старое доброе время, за старое доброе время…», поскольку остальных слов никто не знает. Все вздыхают с облегчением, когда это упражнение заканчивается.

Очевидно, опасаясь, что мы не узнаем, когда пора и честь знать, леди Б. велит оркестру сыграть национальный гимн, а затем принимает наши благодарности и прощания.

Дома удивленно гляжу в зеркало. Неоспоримый факт, но в конце вечера я выгляжу совсем не так хорошо, как в его начале. Хочется думать, что это относится к каждой женщине, но не уверена и в который раз корю себя за столь некрасивые мысли.

Роберт спрашивает, почему бы мне не пойти Спать. Говорю ему, что пишу Дневник. Роберт по-доброму, но твердо отвечает, что это, на его взгляд, Пустая Трата Времени.

Ложусь спать с мыслью, что он, возможно, прав.

Однако рассудят нас только Потомки.

Провинциальная дама в Лондоне

Посвящается Кэссу Кэнфилду[196]

9 июня. Жизнь принимает совершенно новый оборот благодаря неожиданному и беспрецедентному успеху непритязательного литературного труда, опубликованного в декабре и – что невероятно – написанного мной. Реакция родственников и друзей на этот непредвиденный поворот событий очень любопытна и разнообразна.