— Я бы сказал так: в составе закона обязанности, которые призван нести народ, делятся на четыре вида, а именно: первый — обязанности по отношению к родине; второй — обязанности по отношению к своим согражданам; третий — обязанности по отношению к обществу; четвертый — обязанности, относящиеся к делам управления государством. Эти четыре вида обязанностей, четыре элемента, из которых состоит тело родины, со всеми их ответвлениями и составными частями, тесно переплетаясь друг с другом, в совокупности дают то, что называется обязанностями нации. Собранные воедино и расположенные в определенном порядке, они называются «законом». Соблюдение таких правил обязательно для всех людей без исключения. Обязанности по отношению к родине — это прежде всего защита ее свободы и независимости, всемерное содействие упорядочению ее дел и устроению счастья населения сей святой земли, которую мы именуем Ираном и зовем своей родиной. Ни одному чужеземцу мы не должны позволить преступить нашу границу без разрешения, дабы пядь ее не была бы захвачена и ни в одном из ее углов не была бы разбита палатка чужеземца. Обязанности по отношению к согражданам — это охрана жизни, имени, имущества и чести населения нашей родины, защита всех подданных и от внутренней тирании, и от внешнего нападения. А не так, как бывает в наши дни, когда в один прекрасный день ханские прислужники под любым предлогом хватают сына какого-нибудь почтенного человека, тащат его в тюрьму, облагают штрафом и зачастую губят. Вся же вина его только в том, что он благочестив, честен и пользуется всеобщим уважением. Случается и так, что тридцать или сорок фаррашей окружают едущую женщину, жену какого-либо уважаемого купца или торговца, и, угрожая ей палками, кричат: «Ослепни! Закрой глаза! Слезай! Убирайся!». А бывает, что человека за проступок какого-нибудь родственника в десятом колене хватают, заковывают в колодки и наручники, а потом, продержав несколько месяцев в тюрьме и отобрав все имущество, отпускают. Вот поэтому люди, вынужденные сказать «прощай» своей стране, тоску на чужбине предпочитают жизни на родине и пропадают безвестно на чужой земле. Обязанности по управлению государством состоят из установления совокупности законов и из выполнения этих законов, которые обеспечивают упорядочение дел страны. Глава же обоих институтов — самое знатное лицо, падишах, который является и в силу наследования, и в силу своих прав повелителем этих великих установлений. <...> Что касается любви и заботы о гражданах нашей родины, то легко можно увидеть, что за эти годы более пятидесяти тысяч людей из-за притеснения губернаторов и влиятельных лиц предпочли эмигрировать в чужие страны. И никто не задумывается над тем, куда они едут и почему покидают родную землю и семью! Обязанности по отношению к обществу определяются совокупностью всех частей, относящихся к обязанностям каждого его члена, и их выполнение обеспечивает благополучие этого общества. Однако члены общества, будучи разобщены, не властны добиться такого благополучия, как бы они ни старались это сделать. Их единение и общность — причина могущества и процветания. Сыновья родины должны быть привязаны к своей земле сильнее, чем к своим детям, и в такой же степени, в какой они считают своим долгом защищать веру, должны защищать и отечество, ведь этим они исполняют предначертание: «Любовь к родине завещана богом». Теперь мы видим, что для обеспечения такого благополучия, защиты достоинств шариата, для сохранения национальных прерогатив и обычаев мусульманства, а также богатств и самой жизни нашего общества необходима армия. А ей нужны припасы, пушки, ружья и прежде всего порядок и правосудие. К несчастью, сегодня в нашей дорогой стране не видно никаких средств для обороны от врагов, кроме тяжких вздохов и горьких слез людей ревностных, страждущих за народ. В такой богатой и обширной стране нет ни школ для обучения детей, ни учреждений по охране здоровья населения, ни твердого закона, определяющего права и обязанности граждан. Науки и техники нет и в помине!
Пока я это говорил, мой уважаемый слушатель то трепетал всем телом, то ударял себя по коленям рукой сожаления, то исторгал тяжелые стоны из самой, глубины сердца.
— В чем же я, многогрешный, виноват, — продолжал я, — если в ответ на вопросы о столь тяжелом положении я не только услышал страшные ругательства, которых никогда в жизни не слыхивал, но еще был так избит, что слег на три дня?
При этих словах страшная тоска стеснила мне горло, и сам не желая того, я начал рыдать, не в силах подавить стоны и вздохи. Почтенный муж залился слезами еще сильнее, чем я, и, обняв меня за шею, поцеловал в голову и глаза. Затем, не переставая плакать, он взял меня за руку и сказал: «Пойдемте со мной!».
За дверью, я увидел, стоял слуга и рядом с ним мальчик лет десяти-двенадцати; зажав в руках платки, оба горько плакали. Оказалось, что они, хотя и не понимали сути нашего разговора, но расстроились при виде наших слез.