Дневник Распутина

Заезжал ко мне Хвост. Говорит, надо нам свою газету. Таку, как князя Мещ[ерского]²⁶⁹ была. Да штобы еще почищ… в этой, грит, газете, мы кого хошь охаем – што благословим.

В то же время уже шел разговор, што надо Горемыку²⁷⁰ спихнуть… а главное, надо было выставить князя Андр[оникова] за спасителя… Он, как говорила Аннушка, каки-то шуры-муры на немецкие деньги завел… Я об этой газете с Ванькой²⁷¹ говорил. – Он смеется…

«Ты, – грит, – им на газету от Мамы деньги выхлопочешь, а они тебя чрез эту же газету… к черту!»

«Так не надо газеты?»

«Газета нужна. Без газеты нам никак нельзя… только надо, штоб она в лучшие руки попала. Дай, говорит, обмозгуем».

Я и сказал Хвосту. – «Погодь маленько с газетой! Дай очухаться». А тем часом Ванька придумал. Он пустил в «Вечернем Времени» таку штуку! «В скорости князь Анд-[ронико]в начнет выпущать свою газету… А ужо нам известно, чем пахнут княжески газеты… ежели не министерской прихожей, то похуже… немецким банком…²⁷²

Вот.

Как Клоп прочел! – То позеленел. Стал кидаться, как будто на ем родимчик.

«Дай мне, – грит, – этого жида… дай мошенника! Я его растерзаю. Я яво, можно сказать, в люди вывел, а ей на меня кидается». Потеха.

Газету ту запечатали… Потом она по рукам ходила… После этого даже про газету не вспоминали…

После этой штучки стали косо поглядывать на Клопа. – Стало солнышко закатываться… Это тебе, князюшка, за Вовочку! Вот.

В скорости после этого приезжает ко мне Белка.

«Вот, – говорит, – кака оказия: был, говорит, у меня, полковник Волков²⁷³ и говорил: надо как-нибудь князюшку обуздать… потому он имеет какие-то письма от генерала Беляева²⁷⁴ и ген. Михневича²⁷⁵, из каких видно, что ген. Сухом[лин]ов – не только не шел на помощь, а задерживал снаряды, полагая, што за все в ответе будет В. к. Н. Н.²⁷⁶, который яво, Сухом[лино]ва, место занял… А в письме Михневича видно, што снаряды направлялись окружной дорогой, так што попадали на две недели с опозданием… Што заводы были загружены снарядами, кот. ген. Сухом[лин]ов для чего-то браковал…»

Вижу, дело скверно пахнет. Надо, пока не поздно, унять поганца.

А в это время появилась как-то картинка: «Пляшет Су-хом[лини]на, а на одной руке у нея повис голый… а на другой – немецкий банкир». И так похабно все обнимавшися, што сплюнул.

Картина по рукам гуляет…

Мумина судьба

Тошно нашло на всех такое… Там Пушка стала замуж собираться… За этого черноусого Леонтовича²⁷⁷… Так и виснет на ем… А тут и с Мумой што-то случилось… Приходит это Любочка и говорит: «Повадился к нам полковник Волков… он на виду… а от Мумы глаз не сводит… Может, грит, это Мумина судьба пришла».

«Ежели, – говорю, – судьба, так никто против судьбы не пойдет… только дай об ем поразузнать!»

А Мума мягкотелая… рот открытый… Ране скажет, потом подумает…

Было это под Николин день.

Был я у Мамы…

Чевой-то невесело было… Сидим это мы… у Мамы на коленях Маленький… она ко мне головой притулилась и я их обоих обнял…

Вот.

Вот и захотелось это Маме, штобы нам таку карточку снять… Вызвали Ш…²⁷⁸ Он снял… И этих карточек только три было: одну в Мамин альбом, другу мне, и третью в наш альбом…

Отдал я две карточки Мушке²⁷⁹ и говорю: сохрани мою, пока не соберусь в деревню…

Раз прихожу, Мушка, как в огне: «Одна, грит, карточка пропала из этих».

«Кто, – спрашиваю, – был?»

«Никого не было»… а потом вспомнила: приезжала Мума, опосля за ней – этот полковник Волков заезжал…

Што за оказия?!

Прошло две недели, у меня из стола докладная записка Хвоста… исчезла?..

А мне ее на подпись к Маме вести надо…

«Кто был?» – спрашиваю.

«Никого, окромя Мумы и полковника Волкова».

Гм… Сие обдумать надо…

Через две недели этого самого полковн[ика] задержали на границе… Он, стервец, как видно из писем, работал от Илиодора. При ем эту карточку нашли. Доклад. Записку Мамы и ея шитый мне шарф… ну, и еще кой-чего…

Он, как поприжали, во всем сознался…

Вот-те и судьба Мумы…

Дуры бабы, увидят… голову под жопу!..

Поганая бабья порода!

23/5-15

Послал телеграмму Аннушке, штобы передала Соне²⁸⁰: «Радуйся, Матерь Малюток. Рад[у]йся, простоте. Горе лживым и злым. Им не греет солнце, не кропит Божья росинка… Моли Господа: прости меня в грехах и дай узреть Солнце».

19/15

Послал телеграмму «Франтику»²⁸¹: «Без Бога нет благодати. А в молитве сытость и здоровье… Ищи путей к царскому слуге. Жду вечерней зарей. Григорий».

Он явился, как я и ждал, раньше всех; принес список тех лиц, што надо оставить тут.

А дело это колючее.

Постановили еще тридцать лиц из немцев, которых выселить в Вологду. А между ними эта окаянная Оболенск[ая] (не она, а матушка ейная), она из немецких баронесс…