Дневник секретаря Льва Толстого

Третьего дня были у Л.Н., а вчера пришли к нам в Телятинки двое молодых людей, только что окончивших реальное училище и сдавших дополнительные экзамены для поступления в университет. Оба – облеченные уже в студенческие фуражки. Они уважают и любят Толстого как художника. Пришли в Ясную Поляну видеть его и… только. Как они рассказывали, Л.Н. сказал им, что всегда бывает очень рад беседовать с молодыми людьми, но только тогда, когда они задают ему какие-нибудь вопросы и вообще хотят серьезно о чем-нибудь поговорить. Затем они отправились к Черткову, чтобы получить «более подробные сведения о жизни Льва Николаевича». Ничего из последних писаний его не читали, но заявили, что главные вопросы жизни уже разрешены ими. Обоим по семнадцати лет.

Владимир Григорьевич долго и хорошо говорил с ними в присутствии нашей молодежи, но только не о подробностях жизни Л.Н., а об образовании, смысле жизни и религии. Студенты остались по его предложению, ночевать в Телятинках, так как явились они туда вечером, проведши день в прогулке по окрестностям. Одним словом, они, как выразился Владимир Григорьевич, «делали экскурсию около Толстого». Но оба такие беспомощные, искренние и молодые…

О беседе с ними Черткова и о том, что и на сегодня они остались в Телятинках, я передал Л.Н.

– Ах, вот как? Я очень рад, очень рад, – сказал он.

Когда Л.Н. уже лег отдыхать после верховой прогулки, пришел солдат… Сегодня около деревни остановились бивуаком два батальона солдат, разбив в поле, как раз перед въездом в усадьбу Толстых, палатки. Офицеры поместились в избах. По приходе начальник отряда собрал взводных, унтер-офицеров и приказал им следить, чтобы никто из солдат не смел ходить к Толстому. «Это враг правительства и православия». И вот еврей двадцати одного года, киевлянин Исаак Винарский, взял два котелка и, отправившись будто бы только за водой, задами пробрался к дому Л.Н. Взводному он сказал, что пусть его арестовывают, а он все-таки «сходит к Толстому». Как я и сказал, Л.Н., к сожалению, не мог к нему выйти. Я поговорил с ним.

– Специально для Льва Николаевича десять суток отсижу под арестом! – со счастливой улыбкой говорил солдатик, очень горячий человек.

Он грамотный. Жаловался на то, что очень огрубел за время службы, читать нечего; говорил, что ни одного солдата нет, который бы служил охотно; рассказывал о случае самоубийства солдата, не вынесшего тяжести службы.

– Хоть дом Льва Николаевича увидал, – говорил он.

Пользуясь тем, что никого не было, я провел солдата внутрь дома и показал ему зал, потом подарил открытку с портретом Л.Н., которую он запрятал за голенище сапога. И ушел он очень счастливый, захватив для взводного, отпустившего его к Толстому, в благодарность два яблока из толстовского сада.

11 августа

Мать Черткова Елизавета Ивановна хотела подарить в яснополянскую библиотеку книжки, излагающие евангелическое вероисповедание, но прежде поручила мне спросить Толстого, не будет ли он что-либо иметь против этого.

– Очень рад, очень рад, – сказал мне Л.Н. и добавил, – пусть читают!

Подробно книжек он не рассматривал, а взглянул только на две, на три и улыбнулся, покачав головой.

После я рассказывал ему, что бывшие в Телятинках два студента ушли заинтересованные его мировоззрением, которого раньше они, конечно, не знали, хотя и утверждали противное.

– Мы сейчас с вами рассматривали книги Елизаветы Ивановны, – сказал Л.Н. – Кажется, что нечего их читать, что всё это уже известно. Вот точно такое отношение большинства и к моим книгам.

Затем Л.Н. рассказал, что вчера вечером были у него четыре солдата из остановившегося в деревне отряда. Был и Винарский. Из остальных двое тоже были евреи, а один русский.

Л.Н. говорил:

– Если встать на точку зрения патриотизма, то я бы пускал евреев беспрепятственно в университеты, в школы, но ни одного бы не пустил в войска. У тех, которые были у меня, так как они люди умные, ничего, кроме ужаса и отвращения перед солдатчиной, нет. И другой, русский, положим – тоже… Книги? Позволяется читать только книги из полковой библиотеки. Но так как там только самые глупые, а народ теперь уже выше этого, то их не читают.

Рассказал также, что, как он узнал, трое бывших у него солдат «за самовольную отлучку» приговорены к трем месяцам ареста.

12 августа

Л.Н. рассказывал за обедом:

– Я наблюдал муравьев. Они ползли по дереву – вверх и вниз. Я не знаю, что они могли там брать. Но только у тех, которые ползут вверх, брюшко маленькое, обыкновенное, а у тех, которые спускаются, толстое, тяжелое. Видимо, они набирали что-то внутрь себя. И так он ползет, только свою дорожку знает. Неровности, наросты, он их обходит и ползет дальше… На старости мне как-то особенно удивительно, когда я так смотрю на муравьев, на деревья. И что перед этим значат все аэропланы! Так это всё грубо, аляповато!..

Потом говорил: