Пришла телеграмма и письмо от Владимира Григорьевича Черткова о том, что ему разрешено приехать в Кочеты. Кроме того, в письме Чертков уговаривает Л.Н. начать снова ездить верхом и предостерегает его от согласия с говорящими, что не нужно писать обличительных статей. Л.Н. надписал на этом письме: «Милый человек и драгоценный друг».
Отдавая мне письма для ответа, он просил одно передать Татьяне Львовне.
– Это интересное письмо, о школе футуристов в живописи, преимущественно в Италии, и в поэзии. Это… это полный дом сумасшествия!
Вечером письмо, очень забавное, читали вслух.
Татьяна Львовна указала Л.Н. на изданную «Посредником» книжку Штиль «Обязанности матери» (о половой педагогике) и Чуйко «К нашим детям. (Беседа о происхождении человека)». Л.Н. был возмущен содержанием брошюры, в которой излагались образцы бесед с детьми о половой жизни человека, очень неумело составленные и чересчур откровенные.
– Это такие важные вопросы, – говорил он, – что я по ним ничего не могу сказать, а потому и не буду говорить что-нибудь. Откуда произошел человек? Да этого не знали величайшие мудрецы!.. И я тоже этого не знаю.
Говорили, что у крестьян распространены курные избы. Рассказывали, что в одной из местных деревень во время эпидемии тифа в курной избе лежало шесть человек больных, тут же находились ягнята, теленок; двое из больных вследствие тесноты лежали у входной двери и не перенесли болезни, умерли.
Л.Н. сказал:
– Уже ничему нельзя удивляться. Надо удивляться тому, что ничему нельзя удивляться… Я читал описание жизни Чернышевского в ссылке. Там с ужасом сообщается, что Чернышевский жил в курной избе. А здесь что делается!..
Вечером читали вслух; сначала Л.Н., потом я рассказ Семенова «У пропасти». Потом он читал по-французски мысли Ларошфуко.
7
Приехал Чертков. Л.Н. просил домашних утром не входить к нему в комнату. Но я все-таки постучался и сказал ему о приезде гостя. Л.Н. быстро поднялся и пошел навстречу Владимиру Григорьевичу. Тот был еще в передней. Крепко поцеловались. Произошло опять, как бывает при проводах или встречах, когда люди растроганы и этим немного выбиты из колеи, какое-то внезапное маленькое замешательство… Владимир Григорьевич расплачивался с ямщиком. Л.Н. пошел назад. Вынул платок, стал сморкаться, и я увидел его совершенно заплаканное лицо.
Владимир Григорьевич прошел в свою комнату, и Л.Н. остался у него. Он сегодня слаб. Много работал. Дал опять переписать предисловие к «Мыслям о жизни».
Вечером читали вслух привезенный Владимиром Григорьевичем рассказ Василия Авсеенко «Микроб» (о самоубийствах) в журнале «Огонек».
– Да, правдиво, – заметил Л.Н. по прочтении, – но вот эта беллетристическая форма мне неприятна.
О рассказе Авсеенко:
– Нехорошо, что неизвестны чувства девушки, покончившей самоубийством. Если уж он взялся за рассказ, то нужно было их описать. Не знал? Надо угадать.
О Масарике:
– Его рассуждения о религии – научная болтовня. Говорит о какой-то новой религии, которая выработается, может быть, из христианских сект. Но как обед нам нужен не через два поколения, а мы теперь хотим есть, так и религия нужна теперь. Всё это – научная привычка смотреть на предметы объективно.
Говорил:
– Это не парадокс, это совершенная правда, что только то дело хорошо, о последствиях которого не думаешь. Потому что если не думать о последствиях, то это – дело общее, а если думать, то непременно личное.
Вечером за чаем шла оживленная беседа о наших друзьях, о старых знакомых, о новых изданиях статей и пр. Л.Н. высказался, что, по его мнению, верховая езда не сравнима ни с каким другим способом передвижения.
Дал мне переписать свою новую статью о самоубийствах. Говорил о ней:
– Мне хочется показать всё безумие современной жизни, представить ярко всю картину того невозможного состояния, в котором находятся люди и из которого уже нет никакого выхода. Но для этого нужно особое настроение.
Одна почитательница Л.Н. в Швеции, узнав, что он намерен будто бы приехать на конгресс мира в Стокгольм, предлагает ему гостеприимство: предоставляет роскошные комнаты и ему, и «госпоже графине, и господину секретарю, и господину доктору». Л.Н. благодарил и сообщил, что на конгресс он не поедет. Чертков верно определил этот конгресс как пикник.
Говорили о секте иеговистов[28]
, один из последователей которой подвергся правительственным преследованиям. В связи с тем, что в этой секте много мистического и суеверного, Л.Н. говорил:– Я думал и записал, что метафизика – вопросы о душе, о Боге, – составляющая необходимую часть религиозного учения, настолько отвлечена, непонятна, что чем меньше говорить о ней словами, тем лучше. Она познается какой-то более высокой духовной способностью, чем разум.
И еще:
– Есть два пути разрешения этой отвлеченности, трудности понимания метафизических вопросов. Во-первых, уверовать в то, что есть личный Бог, Троица и т. д.; во-вторых, сказать, что нет никакого Бога, что не нужно никакой религии. И как тот, так и другой способ не могут удовлетворить.