Дневник секретаря Льва Толстого

Ездил в Ясную. Из лакейской, рядом с прихожей, слышатся звуки балалайки. Вхожу и вижу такую картину. Сидят Дима Чертков, лакей Филя и князь Трубецкой, причем последний, склонив голову и вогнув носки ног внутрь, бренчит на балалайке.

Потом я играл на балалайке на террасе вальс, а Трубецкой с женой вертелся, комически подражая движениям завзятых танцоров. «Еще, еще!» – кричал он, когда я останавливался, не будучи в состоянии от смеха продолжать игру.

Он показывал мне снимки с модели – проекта памятника Александру II. И этот высокохудожественный проект был отвергнут, а ему предпочтена какая-то конфетная бонбоньерка!

Вечером Трубецкой приехал в Телятинки, к фотографу Тапселю, которому он давал проявлять пластинки со своими снимками. Мы оставили его пить чай. Живо соорудили самовар не в очередь и накрыли стол на дворе, на открытом воздухе. Трубецкому нравится, как он говорил, «простота» Телятинок. Рассказывал о своей мечте заниматься земледелием, о варварском приготовлении некоторых мясных блюд, таких как foie gras.

– Как это… белое такое… – Он делал руками округлые движения и потом вспомнил: – Гусь!

Сожалел, что Л.Н. живет в таких тяжелых условиях. Говорил, что, может быть, через сто лет все будут жить, занимаясь трудом. И во всех оставил такое милое впечатление, так все с ним сроднились!

9 июня

Приходил вечером в Ясную. Л.Н. дал много писем для ответа. Между прочим, приведу образчик его религиозной терпимости. Один корреспондент пишет, что «принять учение Толстого он не может», но что сочувствует очень учению баптистов, а потому просит Л.Н. указать ему адреса баптистов в Москве. Толстой на конверте так просто и пишет: «указать адреса». Меня удивила эта исключительная внимательность.

Говорил мне об Орленеве:

– Совсем чужой человек. Афера… И не деньги, а тщеславие: новое дело…

Особенно поразил Л.Н. костюм Орленева и декольте во всю грудь до пупа. О своем разговоре с артистом он рассказывал:

– Я с ним и так и так – ничего не выходит!

10 июня

Был в Ясной и ездил с Л.Н. верхом, причем на одном из поворотов в лесу потерял его, и вернулись домой мы отдельно. Он вышел, смеясь, к обеду, зная, что я сконфужен. Расспрашивал, где я потерял его, и не успокоился до тех пор, пока ясно этого не понял.

Об Орленеве опять говорил мне:

– До сих пор не могу от него опомниться. Живет человек не тем, чем надо. Это совершенно то же, что проституция.

Читал в копеечном юмористическом журнале «Анекдоты о Толстом», очень остроумные, и весело смеялся над ними.

Говорил, что читает о бехаизме[32], рассказывал об этой религии и очень высоко отзывался о ней.

Спрашивал о дальнейшей судьбе моей книги «Христианская этика».

– Так было вам много труда, такая интересная работа. Жалко!

То есть жалко, что она не печатается.

Я немного говорил с ним о своем недавнем разговоре с Сергеем Булыгиным и о том, как последний понимает Бога. Л.Н. не согласен с пониманием Бога как Существа, и с тем, что возможно «видение» Бога.

Опять дал мне для ответа несколько писем и, как очень часто, о некоторых приговаривал:

– Если вам Бог на сердце положит, ответьте.

12 июня

Л.Н. наконец собрался в гости к Черткову, проживающему в селе Мещерском, близ станции Столбовой, по дороге на Москву. Сопровождали его Александра Львовна, Душан Петрович, слуга Илья Васильевич и я.

Решили в поезд садиться в Туле, а до Тулы ехать на лошадях. Чудесное утро.

Проезжаем мимо Тульской тюрьмы.

– Вот здесь сидел Гусев, – говорит Душан Петрович.

Вспомнили, что и еще кое-кто из «толстовцев» сиживал в этом огромном белом с мрачными окнами здании, и тюрьма показалась «своей», близкой.

К Курскому вокзалу проехали задними, глухими улицами – если не ошибаюсь, по желанию Л.Н., не хотевшего соблазнять туляков своим появлением. По железной дороге отправились во втором классе, причем к нашей компании присоединился еще японец Кониси, бывший вчера в Ясной Поляне и теперь возвращавшийся в Москву. Ехали хорошо. Л.Н. по большей части находился в своем маленьком купе, а мы, остальные, теснились в другом таком же купе.

Толстой, присутствие которого мы невольно чувствовали даже и в другом купе и оттого радовались, несколько раз во время остановок поезда выходил погулять по платформе. Публики ехало немного, и назойливых приставаний не было.

Один раз я остановил Л.Н. во время прогулки и представил ему только что познакомившегося со мной добродушного пожилого сибиряка, доктора. Доктор из какой-то газеты узнал, что секретарь Толстого – сибиряк, и, увидав меня, подошел познакомиться с земляком. Л.Н. очень приветливо отнесся к нему, и тот был счастлив.

Уже когда мы сошли с поезда на Столбовой и Толстого окружили встречавшие нас Чертковы, ко мне подошел юноша в фуражке с зеленым околышем и робко попросил передать Л.Н. «привет от ученика коммерческого училища», что я после и исполнил.

Мы у Чертковых. Обед. За столом все: и хозяева, и гости, и прислуга. Наш Илья Васильевич робко жмется к сторонке: он не привык к такому порядку.