Дневник секретаря Льва Толстого

– С детьми стоит поработать. Я не столько говорю о маленьких, но вот так, начиная с четырнадцатилетнего возраста. Среди них из ста бывает двое таких, над которыми можно поработать, из которых что-нибудь выйдет.

Приходили дети из соседнего приюта с цветами. Л.Н. благодарил их, а Владимир Григорьевич роздал им портреты Толстого и книжки.

15 июня

Л.Н. немного нездоров. Приходил директор психиатрической лечебницы из Мещерского, но не был принят. Вечером Л.Н. все-таки вышел в столовую и сел за шахматы со своим постоянным теперешним партнером Радынским. Рассказывал, что читал «Записки лакея» Новикова[33], служившего и у Сухотиных, переписанные на пишущей машинке. Восхищался ими.

– Начал читать и не мог оторваться: так интересно!

По предложению Анны Константиновны Чертковой, стали читать «Записки» вслух. Обязанность эта выпала на мою долю. Играя в шахматы, Л.Н. все-таки внимательно следил за чтением: некоторые места просил пропускать, смеялся при описании комических подробностей барской жизни, наконец, исправлял мои многочисленные почему-то сегодня ошибки в ударениях.

– Не правда ли, как интересно? – спросил он, когда мы оставили чтение по окончании игры в шахматы. – Но, к сожалению, у него есть преувеличения в описании барской жизни, преднамеренное сгущение красок…

Попрощался и ушел.

16 июня

С Чертковым Л.Н. осматривал психиатрическую лечебницу в Мещерском. Руководил осмотром директор. И он, и все врачи были с гостями очень любезны. Вечером Л.Н. делился впечатлениями:

– Все-таки думал, что впечатление будет сильнее, что меня больше взволнует. Должно быть, не сильное впечатление было оттого, что мы видели всех больных сразу, было много интересного… Сильнее бы действовало, если бы мы видели одного больного…

Приятно поразило Л.Н. доброе отношение врачей и низших служащих к больным.

– Как это хорошо – доброе отношение к больным, да и ко всем! Ведь вот эта бывшая учительница: я немного стал ей перечить, а как она взволновалась. Она жаловалась, что ей дают не ту пищу, которая ей полезна. Я говорю, что доктора ведь, наверное, знают. А когда стал прощаться, то она мне руки не подала. «Я не могу вам подать руки, потому что мы с вами расходимся во мнениях…»

Говорил:

– Удивительно то, что для врачей больные – это не люди, которых жалеешь, а это – материал, над которым они должны работать. И, пожалуй, это так и нужно, чтобы не распускаться.

Л.Н. интересовало отношение больных к религиозным вопросам. Один на вопрос, верит ли он в Бога, ответил: «Я – атом Бога», а другой: «Я в Бога не верю, я верю в науку». Второй ответ особенно поразил Л.Н.

Между прочим, по дороге в больницу Толстого остановил крестьянин.

– Что вам? – спросил Л.Н.

– Да я слышал, что вы счастье отгадываете, – ответил тот.

Он обратился к Л.Н. как к знахарю, и тот сделал, что мог сделать, объяснил крестьянину свое понимание жизни.

Вообще за эти дни, то есть за время пребывания у Чертковых, Л.Н., по-видимому, чувствует себя очень хорошо. Всегда такой оживленный, разговорчивый. Думаю, что он отдыхает здесь после суеты у себя дома. Да и самая сравнительная простота чертковского домашнего обихода, как мне кажется, гораздо больше гармонирует со всем душевным строем Л.Н., чем опостылевшая ему «роскошь», а главное, хоть и не полная, но несомненная аристократическая замкнутость яснополянского дома.

17 июня

Л.Н. работал снова над предисловием к «Мыслям о жизни», которое переписывается для него почти каждый день по два раза. Говорил, что теперь кончил его, только дал еще для просмотра Владимиру Григорьевичу.

– Кажется, кончил, – говорит Л.Н., – признак тот, что у меня мозг хорошо работает.

После обеда (в час дня) он ездил верхом в сопровождении Черткова в соседнее село Троицкое. Встретили по дороге даму-дачницу, приветливо поклонившуюся. Л.Н., по словам Владимира Григорьевича, снял шляпу и раскланялся, «как маркиз».

Чертков рассказывал также о всегдашней привычке Л.Н. ездить там, где труднее.

– Все косогоры и рвы, какие есть на пути между Мещерским и Троицким, он проехал, – шутил Владимир Григорьевич.

Кто-то стал говорить о том, как на днях Л.Н. перебрался через отверстие в плетне и перед удивленной домашней экономкой вдруг появился, как она рассказывала, «прямо из помойной ямы».

Стоял общий хохот.

Вдруг входит Л.Н. Владимир Григорьевич передает ему содержание разговора.

– Да, я держусь пословицы о том, как прямо ехать, – произнес Толстой, – вы не знаете? «В объезд ехать – к обеду дома будешь, а прямо ехать – дай Бог к вечеру».

Рассмешил всех еще больше. А пословица эта к Л.Н. очень идет. Вспоминаются мне его плутания вокруг Ясной Поляны.

Владимир Григорьевич показывает Толстому сборники «Песен свободных христиан» своей жены Анны Константиновны, присутствующей тут же. Л.Н. подошел к фортепиано, просмотрел песню «Слушай слово», а я спел один куплет ее под его аккомпанемент.

– Браво, браво, – похлопал он в ладоши, вставая из-за фортепиано.

И за обедом повторил с улыбкой:

– Хорошо поете. В самом деле, хорошо. Голос такой хороший.

Вечером сошлись все за чаем.