Дневник школьника уездного города N

Хочется распахнуть все окна, вырваться на балкон, сунуть голову наружу и дышать теплым майским воздухом, но вирус… Нет, умом я, конечно, понимаю, что в воздухе никакого вируса нет, и открывать окна безопасно – даже необходимо, чтобы не задохнуться от спертой атмосферы запертого одиночества, но все равно, когда подхожу к окну, воображение рисует картинки из «Сталкера» с зараженной радиацией Припятью. Поэтому окна наглухо задраены. Шторы опущены. Двери закупорены на оба замка.

Такое чувство, словно я заперся в подводной лодке, которая медленно, но неуклонно опускается все глубже ко дну – железные стенки уже трещат от давления, пространство вокруг сжимается все сильнее, и если я хоть с кем-нибудь не заговорю, не услышу чей-нибудь голос, то подводная лодка сомнется, как яичная скорлупа, и внутрь хлынут черные воды океана.

Когда голова начинает гудеть, а мозги забиваются настолько, что я уже физически не могу учить всю эту муть из учебников, я на несколько минут откладываю книги в сторону, беру в руки телефон и листаю список контактов из ВК, Вотсапа и телеги. На днях я понял: мне некому написать.

Друзей у меня, по-видимому, больше нет. Хотя, если хорошо задуматься, были ли они вообще? То есть Авдея, Севу, Игоря и Тараса я считал своими друзьями. Они меня, наверное, тоже, но были ли эти приятельские отношения, зародившиеся пару лет назад и оформившиеся прошлой весной в общую тусовку, настоящей мужской дружбой, которую так любят восхвалять в фильмах вроде «Бригады»? Не знаю. Честно говоря, не хочется об этом думать, потому что тогда сама собой вспоминается наша последняя встреча…

Всех одноклассников я игнорировал последние два месяца. Они либо обиделись, либо в пылу борьбы с надвигающимися экзаменами обо мне забыли. Ну а с чего они должны помнить? Кто мы друг другу? Как там говорил Миша: пришел какой-то непонятный хрен к ним в класс, где они учились вместе одиннадцать лет.

Черт, это ведь было в другом мире – без вируса, без эпидемии, без этого долбанного бомжа…

Саша… Что у нас с ней? Очень хороший вопрос. Боюсь ей звонить. Боюсь писать. Надо ли? Наш разговор так и не состоялся. Наша переписка закончилась сотней не отвеченных ей сообщений и десятками пропущенных звонков. Может, мы все-таки поговорили? Я, наверное, что-то соврал ей и остальным. Ну ведь не может быть так, чтобы никто – совершенно никто – не заметил, как рядом с ними корежило человека, пока они сидели дома, смотрели сериалы и готовились к экзаменам.

Аня… Вчера, когда терпеть гнетущее ощущение съезжающихся стен стало совсем невыносимо, я решил написать именно ей. Открыл Вотсап, набрал: «Привет, как дела» – и не отправил. Наше общение обрывалось моим ответом «все ок» на ее вопрос, все ли у меня хорошо. Дальше она еще много писала, пыталась выведать мое истинное состояние – может, даже о чем-то подозревала – каждое сообщение отмечалось двумя синими галочками, но моих ответов не было. Последние ее слова выглядели так: «Странно, конечно, что ты читаешь и молчишь». «Ладно. Не хочешь общаться как хочешь». Они пришли три недели назад.

Я закрыл Вотсап и перешел в телегу. Там мы с ней ни разу не болтали. Получалось, как будто все только начинается, словно нет никакой истории переписки.

Я написал: «Привет».

Две зеленых галочки загорелись почти сразу, но еще долго ничего не происходило. Потом снизу маленьким наклонным шрифтом появилось: «Печатает…». Так длилось минуты две, прежде чем я увидел: «Привет».

Я залип. Рядом с миниатюрной фотографией под именем Ани значилось: «В сети». Она, видимо, ждала, а я тупил, как заглючившая компьютерная программа… Я написал: «Как дела» – и сразу понял, что не отправлю – удалил и набрал: «Что делаешь?» «В сети» сменилось на «Был(а) недавно» – Аня вышла из Телеграма. Я снова стер сообщение.

В таких случаях интернет советует писать то, о чем действительно хочешь говорить. «Спроси у нее, что хочешь узнать», – кричит заголовок первой статьи в Яндексе. Я ничего не хотел знать – мне просто нужно было услышать чей-то голос. Набравшись смелости, я отправил: «Можно тебе позвонить?» – и вышел из Телеграма.

Прошло много времени – полчаса или больше – прежде, чем телефон завибрировал. На экране всплыло: «Зачем?»

Я понял, что сделал глупость. Действительно – зачем ей меня слушать. Какое ей дело до меня?

Потом сообщение исчезло с экрана – Аня, видимо, его удалила – и появилось новое: «Можно».

Еще какое-то время я нерешительно крутил телефон в пальцах. Дыхание участилось; бешено стучало сердце, разгоняя кровь по артериям; мозг впрыскивал в них адреналин и, опьяненные красные кровяные тельца неслись от клетки к клетке, чтобы снабдить организм питательным кислородом. Я подумал, что зря боюсь – нет ничего страшнее пережитого мной в апреле… Я нажал на иконку с трубкой. В динамиках раздалось несколько гудков, потом они резко оборвались и послышался, как будто слегка запыхавшийся голос Ани:

– Алло.

– Привет, – сказал я.

– Привет.

– Как дела?

– Нормально.

Повисла пауза.

– А у тебя? – через несколько долгих секунд спросила Аня.

– Тоже.