Дневник школьника уездного города N

Как обычно бывает в таких случаях, голова, полная мыслей минуту назад, моментально пустеет, в чертогах разума с веселым улюлюканьем туда-сюда носится перекати-поле, а лежащий перед глазами текст кажется абсурдной бессмыслицей. Первые пять минут я читал задание за заданием, и ничего не понимал. Вторые пять минут я смотрел в окно. Там, за односторонней дорогой, лежал Бульвар Мира с бьющим в небо фонтаном, вокруг которого бегали мокрые ребятишки. Дальше еще одна дорога – с движением в другую сторону – а за ней кинотеатр «Мир», куда мы с Сашей ходили зимой смотреть кино на последних рядах. Не знаю, сколько я просидел бы так, если б одна из учительниц не окликнула меня вопросом, все ли у меня в порядке и не требуется ли мне снова померить температуру. Пришлось вернуться к экзамену.

Я проехал по главной информации в первом тексте, надолго встал, размышляя: дешевИзна или дешевизнА, снова набрал ход, расправившись с неправильным написанием слова «ихний», перебрался через предложения, связанные лексическим повтором, и уперся прямиком в сочинение. Оставался еще целый час.

Я решил осмотреться по сторонам. Из угла аудитории за мной пристально следил черный циклопий глаз видеокамеры. Обе учительницы повисли на спинках стульев, больше не в силах обмахиваться тетрадками и полностью отдавшись во власть духоты. За ближней партой от любого шороха нервно вздрагивала Оля. За ней сидел Дима с полуприкрытыми глазами, будто дремал утомленный жарой. Рядом с ним Виталик наоборот – выпученными глазами пялился в бланк с ответами, словно пытался разглядеть там абсолютную истину. Я вспомнил, как про себя называл его Бегуном, когда только пришел в эту школу. Казалось и сейчас, он вот-вот не выдержит напряжения и сорвется в спринт, который перейдет в марафон длинною в четыре года, по окончании которого он получит звание бакалавра в какой-нибудь из наук.

С темой эссе мне повезло. Досталось про русский язык. Текст начинался так: «Еще в юности я вычитал у какого-то древнего мудреца изречение: “От одного слова может померкнуть солнце”». Автор сетовал на то, что его соплеменники коверкают язык. Призывал сохранять и оберегать великий и могучий от засилья иностранщины и канцеляризмов.

Я подумал: окей, бумер. В конце концов, текст мог достаться и более криповым, про ВОВ, как у остальных, без годных аргументов, из-за чего у многих подгорает пукан при поиске примеров из литературы. Но в сочинении я, конечно, с автором согласился и в доказательство приписал ссылку на «Войну и мир» – там есть все, не ошибешься.

Обе учительницы вдруг разом оживились. Одна из них закричала, что осталось пять минут. Я судорожно дописал вывод, и лист с ответами вырвали у меня из рук.

Я вышел с экзамена предпоследним. В коридоре толпился возбужденный народ. Каждого вновь вышедшего тут же обступали со всех сторон и забрасывали шквалом вопросов. Каждый хотел знать, как прошел экзамен у другого, но не потому что его это искренне интересовало, а для того, чтобы остудить собственные воспаленные нервы. Я ловко увернулся, подставив на растерзание шедшего следом за мной Диму.

Поодаль от остальных в стороне я заметил одинокую фигуру Эдика. Держась за голову, он через окно смотрел во внутренний двор школы. Выглядел он так, словно его засунули в стиральную машину и три с половиной часа вертели в ней без воды. Я спросил, что случилось. Он, весь помятый и удрученный, оторвался от созерцания внутреннего двора и перевел растерянный взгляд на меня.

– Все неправильно, – сказал он глухим голосом. – Я все написал неправильно.

Я заверил его, что такого быть не может. Даже если у него найдут пару ошибок, то всего лишь снимут несколько баллов. Эдик в ответ покачал головой, снова повторил «все неправильно», вцепился себе в волосы и с силой дернул несколько раз. Я бросился было остановить его, пока он случайно не снял с себя скальп, но он уже раскисшей соплей сполз под окно и сидел теперь, опершись спиной о стену и все также обхватив голову руками. Я еще какое-то время постоял рядом с ним, успокаивая и обнадеживая, а когда убедился, что он пришел в норму, отправился искать Аню. Отходя от него, я услышал:

– Хотя, может, и правильно…

Когда мы с ней вдвоем вернулись к этому окну, от Эдика осталось только мутное пятно на стекле, куда он прижимался лбом.

Остальные экзамены прошли примерно так же. На математике было сложнее всего. Там я несколько раз сломал себе мозги, пытаясь решить некоторые задания. Когда до конца оставалось чуть меньше часа, а из моих ноздрей валил пар от медленно закипающих мозгов, я вышел в туалет, чтобы подсмотреть в шпаргалку формулы производных, но случайно забыл ее в обложке паспорта, который остался лежать на парте. Пришлось немного пошататься по коридорам и ни с чем вернуться в класс дописывать, видимо, безнадежно проваленный экзамен.