Дневник священника. Мысли и записки

Читаю купленную в Чебоксарах книгу воспоминаний архиепископа Николая (Феодосьева). Владыка пишет: «Успех проповеди пастыря определяется не столько сказанными словами в поучениях, как наблюдением прихожан за личной жизнью священника и всех домочадцев его. Были случаи, когда моих малых детей, игравших на улице в дни постные – в среду и пятницу – и в четыре поста, положенные святой Церковью, прихожане испытующе спрашивали, кушали ли они сегодня молочко. И когда дети им отвечали, что папа и мама не позволяют им сегодня кушать, это и служило наглядным утверждением поста…»

Обратим внимание на «простоту» прихожан, на ту как раз «простоту», про которую поговорка: «Иная простота хуже воровства».

Мало кто может представить, какую, мягко говоря, неделикатность, а проще – нездоровое любопытство к жизни священника проявляют некоторые люди. Одна женщина повинилась мне, что следила за мной, когда однажды ко мне в храм пришли друзья (был Великий пост) и мы вместе с ними куда-то пошли. Эта женщина шла за нами несколько кварталов, прячась за деревья. Когда мы спустились в кафе, прихожанка прильнула к стеклу и смотрела, что батюшка закажет. Когда она увидела, что мы взяли только томатный сок, ей стало неловко, и она ушла.

Из книги «Мужики и бабы…»[6], купленной в Казани:

«Духовенство жаловалось, что мужики имеют обыкновение не додавать денег, причитающихся за требы: если молебен с акафистом стоил рубль, мужик подавал только 80 копеек. Священник, указавший на недостачу, получал сверх того еще 10 копеек, продолжая спорить дальше – еще пятак, но полную сумму ему редко выплачивали. Поэтому некоторые священники, не желая вступать в препирательства, после молебна в доме в полном облачении садились на лавку и ждали, пока отдадут все деньги сполна, а также весь основной ”доход”: хлеб, яйца, лепешки…»

Оттуда же: «В народных представлениях (XVIII–XIX вв.) священник соотносился с потусторонним миром. Отсюда поверья, что “встреча с лицом духовного звания отбирает удачу в предприятии или сулит несчастье в пути”, а также обычай пугать попом детей. В некоторых семьях в пост детям, которые просили скоромного, говорили: “А вот поп тебе как отрежет ухо да как отхлещет тебя кобыльей ногой – так будешь знать!”».

Известно, что на формирование русских представлений о грехе, ритуальной чистоте и проч. оказывали влияние не святоотеческие принципы или даже проповеди умных пастырей, а какие-то народные мифы, поверья, апокрифы. Их-то, эти мутные воды, предпочитали подлинной вразумительной православно-христианской вере.

И вот об этом же пишут авторы сборника «Мужики и бабы…», ученые-этнографы: «Народные представления о грехе складывались не только под воздействием практики церковного покаяния и канонических норм, но и под влиянием устной традиции, наиболее ярким примером которой были духовные стихи… Хранителями и исполнителями духовных стихов были сельские жители, а чаще – странники – слепцы, богомольцы, бродячие проповедники» (статья «Блудный грех»).

Отсюда, конечно, масса суеверий и глупостей, которые до сих пор люди принимают за истинно православную позицию.

А вот еще одна выписка из книги «Мужики и бабы. Мужское и женское в русской традиционной культуре», статья «Священник»: «Несоответствие высоте церковных требований крестьяне видели в несвоевременном рождении ребенка в семье священника. Бабы зорко следили за соблюдением “закона“ на воздержание от половых отношений в пост, и если в беззаконии был изобличен священник, это считалось несмываемым позором для всей деревни. Мужики чуть ли не всем “обчеством” требовали у батюшки объяснений. “Что же ты, батя? – укоризненно покачивая головой, спрашивали мужики. – Все-то говоришь “абие, абие”, а у самого-то у тебя выходит одно бабие!“».

Здесь речь идет о том, что от рождения ребенка прихожане отсчитывали 9 месяцев назад и смотрели, не приходится ли это время на Пост. И сегодня, узнав о рождении малыша в семье священника, прихожане совершают в уме нехитрую калькуляцию. Знаю об этом, потому что много раз на исповеди люди каялись в подобном любопытстве.

…

О чтении духовных книг. Иные батюшки, подвизающиеся в духовном подвиге, не читают книг, потому что предпочитают этому молитву. Иные по занятости не найдут и минуты почитать книгу. А иные, видимо, по лени. Не хотят думать.

Помню, как один батюшка сказал мне:

– Я принципиально не читаю книг.

Прошло года три. Думаю над его словами: что бы это значило? Что это за такой таинственный принцип? А спросить неудобно.

Козьмодемьянск