Дневник священника. Мысли и записки

Пришла Лиза. Во время обеда беседовали с Галиной и ее дочерью Сашей. У Галины старшая дочь вышла замуж за негра и уехала в США. И вот теперь у них родился ребенок, но… белый. Там – трагедия. Мы успокаивали их, что ребенок, как говорят врачи, впоследствии может стать черным, а через 3 миллиона лет, как считают некоторые ученые, люди вообще станут карликами с огромной головой, редкими зубами, будут все рождаться из пробирки и т. п. Галина вздыхала:

– Господь не попустит.

Затем пытался заниматься (писал работу «О молитве Господней»).

В 17.10 пошел преподавать в Институт Религиоведения на Оптинское подворье. Беседа о том же, о чем вчера: об адских муках и об их вечности, согласно Св. Писанию и Православному Преданию.

Стали укладывать Ульяну. Молились за Н. Лиза узнала, что та пыталась повеситься, но не получилось, и ее увезли в психбольницу в Гатчине.

17 декабря 1999-го

Сегодня в прямом эфире на радио «Теос» говорил о различии Православия и протестантизма, очень прямо. Было много звонков, возмущения: все-таки протестантское радио. Моя задача – вести православную передачу. Вот внемли себе и молчи в тряпочку. Но мне все равно, хотя понимаю: мне это так не простят, меня тут же РАЗЛЮБИЛИ. Вчера был для всех слушателей хороший, теперь – враг. Шли с радио с католиком Сашей Серебрушкиным. Он поддерживает меня: хватит кадить протестантам, ты прямо и правильно сказал. Надо же было наконец расставить точки над i.

…

Возвращаюсь в нынешний, 2006-й.

Великий пост. Ужинаем рожками (макаронные изделия). Катя (12 лет):

– Что я у вас, как блудный сын, одними рожками питаюсь?

Поправилась:

– Как блудная дочь.

Подумала:

– Ну, конечно, не в смысле блудная.

Еще подумала – и выдала совершенно невероятное:

– Что-то у меня не очень с духовными параллелями…

Лиза:

– Папина школа.

…

Разбирали старые книги. Роскошное издание стихов Александра Жарова. Московское товарищество писателей, 1933 год. Поэма, построенная на споре с классиками старой литературы. Называется «Москва с точки зрения. Переписка с классиками».

Характерный момент из этой поэмы:

У Иверской часовни
Здесь воздух напоен дыханием молитвы.
Сюда мошенники приходят для ловитвы.
Здесь умиление – без носовых платков
И благочестие – нередко без часов.

(Н. Щербина, 1850)

Ах, нет, поэт!
Все в вихре измененья,
Мошенничий
Мы выжигаем след.
Ловитвы нет,
Нет густоты моленья…
А главное –
Часовни нет

.

(А. Жаров)

…

Днем К. говорила о своем разочаровании в семинаристах (после личного знакомства). Они такие же, как и все остальные («между строк» ее слов слышалось: даже еще хуже). Через три часа после этого, когда я хотел после дежурства в храме убежать домой, просят выйти в храм: на экскурсию пришла группа… семинаристов.

Провел с ними час. Прекрасные ребята. Безусловно, верующие, интересующиеся, неравнодушные. Такие, какие были и в мое время, 10 лет назад, и даже, как мне показалось, лучше. Не хотели уходить, хотя это было их свободное время.

Не урок ли это от Господа, что сплетни, домыслы – это все как прах, возметаемый от лица земли… Говорили и будут говорить, сплетничать, умствовать, но как это далеко от правды! А мы всякий раз будем поддаваться и верить.

…

Сегодня за великопостной будничной службой обратил внимание: людей значительно меньше, чем в те дни, когда служится Литургия. Почему на Литургию причаститься приходят больше?

Литургия дает благодать… А разве просто богослужебная молитва не дает благодать? А может быть, дело в том, что служба, где много чтения, над которым нужно думать, в которое нужно вслушиваться; служба, во время которой не происходит яркое, динамичное действие, динамика которой внутри сердца, души человеческой, приемлющих слова молитв или текстов, – такая служба более трудна?! Мы все ищем легкого, понятного… А сквозь будничную великопостную службу нужно продираться. Но она дает, что подтвердят те, кто это переживал (и как раз сегодня после службы мне в этом призналась одна прихожанка), радость, сладость душе.

С другой стороны, разве реально понять на слух вот такой прекрасный текст, один из моих любимых: «Любити убо нам яко безбедное страхом удобее молчание, любовию же, Дево, песни ткати, спротяженно сложенныя, неудобно есть; но и Мати, силу, елико есть произволение, даждь». В переводе это значит: «Нам удобнее бы хранить молчание, как не подвергающее страху; при любви же к Тебе, Дева, составлять песни, стройно сложенные, не легко. Однако, Матерь, даруй нам столько силы, сколько имеем усердия».

Проблема даже не в том, что мы молимся по-церковнославянски, а в том, что мы должны делать распечатки текстов с переводом и класть их в храме.