Дневник тайных пророчеств

- В Питере и Москве осталось большое количество бывшего офицерья, - быстро заговорил Блюмкин. - Ежу понятно, что революцию они не приняли и помогать нам строить новую жизнь не собираются. Но и сложа руки они сидеть тоже не станут. Они затаились до поры до времени, но случись что - тут же возьмутся за оружие и поддержат любой контрреволюционный мятеж.

Григорий Евсеевич нахмурился и потер пальцами воспаленные глаза.

- Вы, пожалуйста, ближе к делу, товарищ Блюмкин, - устало попросил он.

- Ближе некуда, - ответил тот. - Многие из этих «бывших» стали для видимости сотрудничать с советской властью. Другие поступили проще: они залегли на дно и выжидают, не объявится ли новый Деникин, чтобы встать под его знамена.

- Что же вы предлагаете? - нетерпеливо поинтересовался Зиновьев. - Ведь мятежа нет. А стало быть, упрекнуть нам их не в чем.

- Но мы ведь знаем, что они - враги!

- Знаем, - согласился Зиновьев. - Но одного знания мало. Нужны улики.

- Вот и я говорю - улики! - кивнул Блюмкин. - Есть такой питерский профессор Таганцев. Он активно помогает бывшим интеллигентам и белым офицерам бежать за границу. Причем делает это на свои деньги.

Зиновьев насторожился.

- Продолжайте, - сказал он.

- Кроме того, в дружеском кругу Таганцев рассуждал о возможности монархического заговора. И даже называл имена тех, кто, по его мнению, готов будет включиться в борьбу.

- Так-так, - проговорил Григорий Евсеевич, прищуривая черные глаза. - И что же, у вас есть список этих имен?

- Есть, - кивнул Блюмкин. - Но в нем всего несколько фамилий. Я же предлагаю расширить этот список. - Блюмкин усмехнулся и, понизив голос, добавил: - За счет скрытых врагов советской власти.

- Идея хорошая, - одобрил Зиновьев, заметно возбуждаясь. - Значит, у нас есть паровоз, осталось лишь прицепить к нему вагоны?

- Именно, - кивнул Блюмкин. - Если хорошо поработать, то можно расширить список до ста, а то и до тысячи фамилий. И, таким образом, прихлопнуть всю белую шушеру одним могучим ударом! Как вам такая идея?

- Идея хорошая, - одобрил Зиновьев. - Вы, товарищ Блюмкин, готовы сами этим заняться?

- Конечно! У меня уже и люди подходящие подобраны.

- Тут нужны люди особого сорта, - проговорил Зиновьев. - Верные, умные, полные решимости довести дело до конца - любыми… я повторяю - любыми средствами!

- О таких людях я и говорю, - кивнул Блюмкин.

Зиновьев глубоко задумался, пощипывая пальцами засалившийся локон на виске. Затем качнул головой, выходя из задумчивости, и строго произнес:

- Имейте в виду: когда мы начнем, дороги назад уже не будет. И одними косвенными уликами здесь не обойдешься. Обвиняемые должны будут дать признательные показания.

- Все зависит от средств воздействия, - осторожно заметил Блюмкин, внимательно глядя на Зиновьева.

- С этим проблем не будет, - отрезал тот. - Вы сможете применять любые средства воздействия. Соответствующими бумагами я вас обеспечу.

Блюмкин поднялся со стула и встал навытяжку.

- Когда прикажете начать? - сухо и деловито осведомился он.

- Сегодня же и начинайте, - ответил Зиновьев. - Я, конечно, еще посоветуюсь с товарищами из Центрального комитета. Но уверен - они разделят мое мнение.

Блюмкин кивнул, повернулся и деловитым шагом вышел из кабинета.

Полчаса спустя он стоял с папиросой во рту у афишной будки и поглядывал на освещенное окно кофейни. У самого окна сидел и пил чай Гумилев. Как всегда, подтянутый, самоуверенный, высокомерный. В окно он не смотрел. Блюмкина не видел.

«Посмотрим, - подумал, мрачно сдвинув брови, Блюмкин. - Посмотрим, как ты запоешь, когда тебе в рот сунут ствол пистолета. Я с тебя собью спесь, офицерская сволочь! Встанешь на колени и станешь умолять о пощаде. Как все!»

Блюмкин швырнул папиросу в лужу, яростно сплюнул под ноги, повернул голову и грубо подозвал к себе двух бойцов с винтовками, которые все это время растерянно топтались под козырьком кафе.

4

- Ну, как? - поинтересовался Блюмкин у следователя Якобсона, высокого лысого мужчины в круглых очках и с тонкой полоской седых усов над такой же тонкой губой. Следователь устало вздохнул:

- Никак.

- То есть? - резко спросил Блюмкин. - Он не признается?

Якобсон достал платок и вытер потную лысину.

- Признается, - глухо сказал он. - В монархических взглядах. В проповеди религиозного идеализма. Да он этого никогда и не скрывал.

- Так в чем же дело? - нахмурился Блюмкин. - Обвинение доказано. Значит, можно выносить приговор.

- Да, но Гумилев отрицает свое участие в заговоре и не называет имен соучастников, - разочарованно проговорил Якобсон. - Да и Таганцев не сказал ничего конкретно. В его показаниях говорится о людях, разделяющих его взгляды. Но ничего не говорится о заговоре.

- Чепуха, - дернул губой Блюмкин. - Я читал показания Таганцева. Их вполне достаточно, чтобы поставить к стенке полторы сотни офицериков.

- Да, но Гумилев…

- И Гумилева тоже! - рявкнул Блюмкин. - А если нет - значит, нужно дожимать! Какие средства воздействия применяли?

- Разные, - ответил следователь, лысина которого снова покрылась испариной.

- Физические? - деловито осведомился Блюмкин.