Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Утром Емельянов рассказал про обсуждение спектакля «Счастливые дни несчастливого человека» у нас в Управлении. Цирнюк плакалась, что Эфрос испортил пьесу, что вот у Товстоногова она принимает спектакль на 100 %, а у Эфроса — нет, что в центре должны быть переживания героя, а этого нет, что ей вообще не ясна мысль спектакля, нет главной мысли, о чем-то они говорят, а о чем — не ясно. Малашенко говорил, что таких плохих непрофессиональных спектаклей и в провинций не увидишь, что надо его выпустить, и пусть спектакль сам умрет, ходить на него никто не будет. Симуков — что когда искусство перестает быть эмоциональным, оно умирает. Голдобин заявил, что он в трудном положений и ему не хочется идти на обсуждение. Он считает, что спектакль никакой, с фрейдизмом.

А Сапетов на обсуждении спектакля «Двери хлопают» в Театре Моссовета по поводу Эфроса был в бешенстве, что спектакль надо не выпускать, что это спектакль о шизофренике, что после этого спектакля руки хочется вымыть, и нападал на Прибегина, что тот там (в Театре на Бронной) не был категорически против, что был «мягок». И дальше во всех театрах и всем вдалбливал эту мысль. Так, в «Современнике» на сдаче «Мастеров» говорил Ефремову: «Вот у вас приятно принимать, а то вчера у Эфроса…» и т. д. Потом — в Театре Станиславского, что Эфрос оправдывает отрицательного героя. И это все еще до официального обсуждения спектакля.

Звонок Галины Георгиевны: студенты ГИТИСа, по словам Н. Чефрановой, в восторге от спектакля Эфроса, что это гениально.

28 декабря

Была на «Месяце в деревне» у ермоловцев. С огорчением в роли Ракитина увидела Круглого, значит, он ушел от Эфроса. Спектакль средний, симпатичная Уралова, интеллигентный, ироничный Круглый, а Лакирев — очень неважно. Как сегодня цинично сказал про спектакль Закшевер: «Классики нет, режиссуры нет, актеров нет, значит, ничего страшного — пусть играют».

30 декабря

Назаров говорит, что на его вопрос об Эфросе — Арбузове ему ничего не отвечают, то ли до сих пор ни на что не решились, то ли скрывают. Да, уж боятся, это точно, ведь Фурцева весной видела спектакль и сказала «нет». Тогда и Арбузов возражал, а теперь он «за», абсолютно «за». Что же будет? Будем надеяться, а вообще, ни за что поручиться нельзя.

А сейчас я сижу на спектакле Театра Моссовета по пьесе Алешина «Другая». Скука страшная, героиня (Чернова) — никуда, но зато пьесу «укрепили», общественное лицо героини налицо, это тебе не Радзинский. Жженов — чистый Голливуд, одна улыбка белозубая, а что же ему еще делать?

Голдобин попросил телефон П. Маркова, в субботу к нему посылали Трубина, наши никак не могут «создать» вступительное слово Министра на 70-летнем юбилее МХАТа для сегодняшнего торжественного вечера.

31 декабря

Прошел слух, что Родионов сказал, что спектакль Эфроса мрачный и его выпускать не следует. Но выяснилось, что Родионов лишь отметил, что в Ленинграде спектакль лучше, а этот с недостатками, но тоже может идти.

1969 год

2 января

Вечером была у Бориса Владимировича. Спросила его, какой принцип должен быть заложен, на его взгляд, в нашей театральной выставке в Японии, кого экспонировать. Борис Владимирович ответил: тех, о ком хоть что-то знают, нужно проложить хоть какую-то ниточку к сознанию и интересу японцев. Самых могикан и современных, о ком могли слышать, и чем можем похвастать. Поэтому — Станиславский, Мейерхольд, Таиров, Немирович — Данченко и современных — Товстоногов, Кедров и т. д., а то у нас не выставки делают, а историю советского театра. А выставка должна идти от предмета. Вот, например, меч, с которым Станиславский играл Шуйского, или портрет Улановой и ее балетная туфелька.

Говорили об Ионеско, Беккете, Пинтере, что мы их не знаем, а ко всему надо привыкнуть, потому не понимаем. Ищем логику на сцене, вот хотя бы я не поняла Пинтера «День рождения Стенлея», а ведь в жизни живем среди полного отсутствия логики и не задаем вопросов, почему и зачем. А там, в Варшаве, сидя в театре, я задавала себе этот вопрос. Но я хоть отдаю себе в этом отчет, а наши не отдают, просто отметают. Непонятно — значит, не годится.

А потом я провожала Бориса Владимировича до магазина. По дороге он говорил, что у него хорошая способность отбрасывать и забывать о том куске жизни, что прожил, и оттого, что таких кусков очень много, жизнь ему кажется очень длинной, и что вообще он человек монолога, а есть люди диалога, им нужны партнеры во всем. Потом я поехала домой, а он пошел к себе ждать Галину Георгиевну из театра с француженкой, которая гостит в Москве (я доставала им билеты на «Турандот» и «Галилея»).

Позвонила о двух билетах на «Галилея» для Головашенко Дупаку, а он меня спрашивает: «Вы какими странами занимаетесь?» Я: «Всеми». Он: «Так вот, когда же наш театр поедет за границу? Его же все приглашают, этот вопрос сам горком поднимает». Я: «Пусть они не фарисействуют, стоит им мигнуть Министру — и поедете, они всегда в основном камень на дороге». Он: «Ну, я позвоню Бутровой в Управление внешних сношений, так как последнее приглашение из Англии она забрала».