Дневник возвращения. Рассказы

— Помпеи. Римский античный город, основанный в V веке дохристианской эры, уничтоженный извержением вулкана в первом веке той же эры. Был обнаружен в XVII веке и уже в XIX веке стал объектом туризма. Турист из Америки фотографировал Помпеи в конце XX века, когда Везувий вновь пробудился и засыпал американца. Прошли века, откопали и американца, который в свою очередь сделался приманкой для туристов. Пока тех, кто его позднее фотографировал, тоже не засыпало. Некоторое время спустя всех отрыли, и новые туристы продолжали их фотографировать. Тех опять засыпало. Одним из туристов, засыпанных в последний раз, был тот японец. Везувий не действует уже пятнадцать столетий. Но постойте, что вы делаете?

— Фотографирую. Ведь эту последнюю находку еще никто не фотографировал. Я буду первым!

Но не успел профессор вырвать из моей руки фотоаппарат, Везувий выпустил первый клуб дыма.

Опыт

Когда-то я любил сидеть на балконе и наблюдать за жизнью. Жизнь меня интересовала.

Но однажды я увидел прохожего, который хромал на одну ногу. Такое бывает.

Спустя час я увидел его снова, когда он возвращался. Он по-прежнему хромал, но на этот раз на левую ногу, хотя перед этим хромал на правую. Такое бывает реже.

Когда же вскоре я увидел его в третий раз, проходящего под моим балконом и опять хромающего на правую ногу, я начал удивляться.

Но когда он снова возвращался, хромая на левую ногу, я не выдержал. Выбежав на улицу, я догнал его и вежливо спросил:

— Извините за назойливость, но я за вами наблюдаю и не могу понять, почему вы хромаете раз на правую ногу, раз на левую?

— Я? Это невозможно.

— Но я же видел.

— Меня видели?

— У меня же есть глаза.

— Когда вы меня видели?

— В последний раз с полчаса назад.

— И куда я пошел?

— Туда… — и я указал сторону, откуда он пришел.

— Попался! — воскликнул он и заковылял обратно в ту сторону.

Я немного постоял на улице, размышляя над загадкой жизни. И уже собирался войти в ворота, когда хромой показался с той стороны, где он исчез, хромая на правую ногу. Да, он явно хромал уже на правую, а не на левую ногу, опять не на левую. И прошел мимо меня так, будто не видел меня, будто меня не знал, будто мы с ним только что не разговаривали.

Это уж было слишком. Я подбежал к нему и схватил его за руку.

— Э, нет! Теперь уж вам от меня не отвертеться! Почему вы снова хромаете на правую и что вообще все это значит?

— Прошу отпустить меня, иначе я позову полицию.

— Да-да, зовите! Я член общества, а общество имеет право на информацию! Я подам на вас в суд! Я требую гласности, и если не узнаю, что здесь, собственно, происходит, то могу сойти с ума, и вы будете за это ответственны! На вас ляжет стоимость лечения! Вы ответите перед обществом!

— Пожалуйста, успокойтесь. По-видимому, вы видели моего брата-близнеца. Как близнецов нас невозможно различить, и характер у нас одинаковый. Сегодня утром мы поссорились, он дал мне пинка и повредил мою правую ногу, а я тоже пнул его и повредил ему левую. Потом вернулся домой за топором, — тут он вынул из-за пазухи аккуратный топорик, показал мне его и снова спрятал, — и теперь ищу его, потому что нам есть еще о чем поговорить. Но не могу его найти, поскольку он, видимо, тоже меня ищет, и мы так вот расходимся. Куда он пошел?

— Туда, откуда пришли вы.

— Очень вам благодарен.

И он вернулся назад.

Я тоже вернулся к себе домой. Но уже не на балкон. Теперь я сижу на кухне, потому больше ничем особенно не интересуюсь. Жизнь проста, это только мое воображение напрасно ее усложняет.

Тайна жизни

Пришел ко мне приятель и — как это в жизни бывает, — мы сели с полной бутылкой, которая спустя некоторое время перестала быть полной.

— Жизнь есть тайна, — сказал приятель. — Вот, например, эта бутылка. Кто знает, пуста ли она наполовину, или наполовину полная.

— А может, и то и другое? — предположил я.

— В этом-то и состоит тайна, ведь все относительно, ибо все зависит от точки зрения. Ничего нельзя утверждать категорически.

— Может, тогда опорожним ее, чтобы не было сомнений.

— Опорожнить мы ее можем, но относительность останется. Что с того, что бутылка станет пуста, если она была полной. Была, но не будет, будет, но не была. Время — тоже понятие относительное.

Я угостил его сигаретой, надеясь, что он забудет о тайне жизни. Он взял, но закурил не сразу, а только задумчиво разглядывал сигарету, держа ее между пальцами.

— Что с того, если я закурю… Погорит она, погорит и погаснет.

Но он все же закурил, поскольку всегда курил только мои сигареты. И водку также пил только мою. Видимо, полагал, что безразлично, кто платит. Я не мог на него за это обижаться, ибо с философской точки зрения он был прав.

— Что я говорил? — сказал он, когда уже докурил мою сигарету. — Погасла. Исчезла, обратилась в пепел, в прах… Как и бытие. У тебя есть еще одна?

У меня была, я дал. День проходил. «Как жизнь», сказал бы приятель, если бы не был занят — он что-то искал в моем шкафу. Я же сидел наедине с бутылкой, уже, несомненно, пустой. Хотелось курить, но сигарет больше не было.