«Встретила Роберта. Роберт говорит, что мы все ответственны. Надо ему позвонить, потому что забыла его спросить — за что. Но, наверное, он прав. Он такой милый…»
…
«На ужине с Эдвардом. Он хотел меня проводить, но я уже договорилась с П. Я сказала ему, что каждый умирает в одиночку».
…
«Лила видела Геральда с Дубой. Я спросила его, правда ли это. Он ответил: „Не спрашивай, где собака зарыта, она всегда зарыта здесь“. Отговорки. Он думает, что я не читала Хемингуэя!»
…
«На этой обезьяне Зизи опять новая блузка от Кавакубо! И это сейчас, когда в Бангладеш было наводнение!»
…
«Зизи познакомила меня с ассистентом из Метрополитен. Он говорит, что я могу сыграть в „My Fair Lady“. В Бангладеш уже подсохло».
…
«Звонил Камиль. Сказал, что женится на Дубе. Жизнь — это загадка, как сказал Ганди».
Жаль, что этой Амор Фатти уже за пятьдесят, если она еще жива. Я бы охотно с ней познакомился, чтобы обменяться мыслями. Жизнями — не обязательно.
Остров сокровищ
Орудуя мачете, мы прорубали себе дорогу в джунглях, постепенно продвигаясь в глубь острова. Наконец-то мы были на верном пути. Еще одно, последнее усилие, и мы найдем легендарные сокровища Капитана Моргана.
— Здесь, — сказал Гучо, мой спутник, и вонзил мачете в землю под раскидистым баобабом. В то самое место, которое на зашифрованном плане, некогда вычерченном собственноручно Капитаном, было помечено крестиком.
Мы отбросили мачете и взялись за лопаты. Вскоре мы откопали человеческий скелет.
— Все совпадает, — произнес Гучо. — Под скелетом должен быть сундук.
Сундук был. Мы вытащили его из ямы и поставили под баобабом. Солнце стояло в зените, взволнованные обезьяны перепрыгивали с ветки на ветку, скелет скалил зубы. Тяжело дыша, мы уселись на сундук.
— Пятнадцать лет, — сказал Гучо.
Именно столько времени прошло со дня, когда мы начали поиски сокровища.
Мы загасили сигареты и взяли в руки ломы. Обезьяны кричали все громче, им вторили попугаи. Наконец крышка поддалась.
На дне сундука лежал листок бумаги, на нем было написано:
«Поцелуйте меня в жопу. Морган».
— Цель не так уж и важна, — промолвил Гучо. — Главное — это воля в устремленности к цели, а не ее достижение.
Я убил Гучо и возвратился домой. Люблю поучительные сентенции, но надо же знать меру.
Сумасшедший
Мы ждали только Доктора, но Доктор опаздывал. Чем очень нас рассердил.
Наконец он явился.
— Извините, господа, — сказал он, вешая пальто в прихожей, — но привезли пациента, и мне пришлось задержаться в клинике. Особый случай.
— Почему особый?
Мы все еще сердились. Опоздал, а теперь придумывает отговорки.
— Он цитировал Шекспира: «Жизнь — это бредовый рассказ кретина; ярости и шуму хоть отбавляй, а смысла не ищи»[38]
и утверждал, что Шекспир имел в виду именно его. — «Советую заботиться обо мне, — предостерег он, — если со мной что случится, наступит конец света».— Действительно — кретин, — согласился Майер.
— А по-моему, он симулянт. Настоящий сумасшедший никогда не считает себя сумасшедшим.
— Но его мания величия — это же чистейшая паранойя.
— Именно потому это и есть особый случай — сумасшедший он или не сумасшедший? Загадка для психиатрии. Ну, что ж, приступим, мы и так потеряли время из-за него.
Я раздал карты.
— А что он, собственно, хотел этим сказать? — спросил Майер немного погодя, когда мы уже начали роббер.
— Чем?
— Этим концом света.
— Что мир существует только благодаря ему. И когда он умрет и перестанет бредить, то миру придет конец.
— Вместе с нами?
— Разумеется, ведь мы тоже принадлежим этому миру.
Следующие несколько минут мы играли в тишине.
— А как он сейчас себя чувствует? — спросил Новосондецкий.
— Нормально, как в клинике для душевнобольных.
— Я не об этом, но не холодно ли ему, не жарко ли? Не потный ли он, не простудится ли?
— Не съест ли чего-нибудь неподходящего? — дополнил Майер.
— Не знаю. Когда я уходил из клиники, он чувствовал себя вполне хорошо.
Новосондецкий отложил карты.
— Мне кажется, что вам следует вернуться и проверить, все ли с ним в порядке.
— Или не может ли ему что-нибудь причинить вред, — добавил Майер.
— Вы, господа, наверное, шутите?
— Вовсе нет. Это ваш долг врача.
— Вы давали клятву Гиппократа или нет? — дополнил Майер.