Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

- Ты сочинил прекрасное завершение своему дневнику, - сказала она, стараясь сохранить хотя бы крохи спокойствия. - Очень трогательное. Дочитав до той части, где Мария рассказывает про цветок в волосах, я не выдержала и расплакалась. Ты говоришь, что всё это выдумки, твои догадки и теории относительно того, как всё происходило, но о таких вещах не может писать плохой человек. И сейчас ты блефуешь. Любить до конца жизни и даже после неё - великий труд - твои слова, не её. Ты вёл диалог сам с собой, искал оправдания своей любви к Акации. К великой матери, которая замучила своих дочерей до смерти.

Валентин опустил руки, так, будто силы покинули его. Алёна не видела слёз, но знала, что глубоко внутри он истекает ими.

- Прости, но я действительно не знаю, как это сделать, - она покачала головой. - Рано или поздно снотворное перестанет действовать, и я проснусь.

- Ещё есть время, - мужчина всхлипнул. Злобная и тяжёлая тень залегла в складках его лица. - Ты могла бы подумать. Но ты же не хочешь, правда? Говоришь себе: "Зверю, который попался в капкан, лучше там и оставаться. До сих пор он давился травой, но кто поручится, что в один прекрасный момент он не обнажит зубы?". Но вот я спрашиваю тебя: Как же человеколюбие? Всепрощение? Это громкие слова, и видя твои прекрасные глаза, видя твоё светящееся изнутри лицо, я понимаю: для тебя они многое значат. Ты ведь умеешь летать, правда? Или умела когда-то. Так или этак, ты всё ещё не забыла чувство, когда ветер перебирает волосы, а земля несётся далеко внизу со скоростью гоночного болида. Такие как ты терпеть не могут, когда кто-то лишён возможности испытать это божественное ощущение.

- А как же Акация? Ты её оставишь?

- Конечно, нет, - слегка сбитый с толку вопросом, Валентин пожевал губами. - Я заберу её с собой. Мы - две души, прибитые к земле ураганом от ваших крыльев. Мы рождены ползать, рождены, чтобы смотреть в замочную скважину. Что ж, я готов. А она? Что ей остаётся c такой-то внешностью и с такой душой? Она была императрицей в своём крошечном мирке...

- В извращённом... - вырвалось у Алёны.

- Для меня не существует такого слова, - высокопарно заявил Валентин. - Вы, обитатели системы, выглядываете из своих кают, называя всё, что не вписывается в рамки, извращением.

Он спохватился, сказал прежним, где-то даже заискивающим голосом:

- Читать надписи, проходя мимо изгаженных стен - ведь не преступление, верно? Для Акации там, снаружи, настанут тёмные времена. Она проживёт ужасную жизнь, и ей повезёт, если она будет недолгой. Маятник качнулся в другую сторону, а весы уравновесились. Но я - тот, кто будет о ней заботиться. Ты спросишь, почему?.. Я чувствую родственную душу. Это обстоятельства сделали из неё чудовище, а она... она оказалась слишком слабой. Бедняжка, не смогла противиться всепоглощающей силе любви. Но теперь я буду учить её, и, прежде всего, смирению. Тому, в чём я действительно хорош.

Алёна слушала с закрытыми глазами.

- Ты попал сюда случайно, а она - нет. Она полноправный участник происходящих здесь событий, ужасных событий. Она замучила двух девочек до смерти, а третьей... кто знает, выправилась бы детская психика, если бы Мария осталась в мире людей?

- Не тебе судить! - в глазах Валентина полыхнул огонь, вдруг, в одну секунду, сменившийся мольбой:

- Выпусти нас. Пожалуйста. Выпусти, и мы исчезнем. Ты никогда больше ничего о нас не услышишь.

Алёна терпеливо выдохнула.

- Но я не могу...

- Я чувствую, ты врёшь! Ты знаешь путь наружу, просто не желаешь говорить. Если ты... если так, то я выбью из тебя признание.

Это самое чувство... будто ручка писателя нависает над строкой, готовая поставить точку в длинном предложении. Вся жизнь Валентина в нём, в нелепых деепричастных оборотах, в не к месту поставленных местоимениях, недосказанностях и вопросах, и вот теперь кто-то готовится замкнуть круг. Сделать явью все его кошмары, помочь злобной душе, у которой перед глазами было множество дурных примеров, наконец обрести себя. А в глазах невидимого, вездесущего существа светилось торжество: я же говорил! Я знал, что этим кончится. Он так хочет отсюда вырваться... уверена ли ты, что его место там, а не здесь, со всеми этими больными, покорёженными душами?

Что-то щёлкнуло в голове. Будто взведённый курок. Алёна повернулась и пошла к двери. Подошвы кроссовок торопливо и громко стучали по коридору. Лампочка моргнула; Алёна слышала как там, в зале, перевернулся стол, когда Валентин бросился за ней в погоню.