Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

— Я хоть и не композитор, но мои методы сродни музыке. Музыке, которую не понимало предыдущее поколение. Вы знаете, что многие называли музыку Бетховена бессвязным и уродливым набором звуков? Кто теперь помнит их имена? Никто.

Он посмотрел на Алёну своими внимательными, острыми глазами, а потом вдруг расхохотался:

— Всё это я сказал вам, чтобы потрясти перед вашим носом своим великолепным павлиньим хвостом. Не принимайте близко к сердцу! Никто меня в шею не гнал, если хотите знать, я сам добился своего увольнения. Чтобы отойти от канонов и написать свою музыку, требуется свобода… и время. И клиенты, достаточно безумные, чтобы явиться ко мне на приём.

— С мозгами у меня всё в порядке, — резче чем требовалось сказала Алёна.

Он подался вперёд и развёл в стороны руки, родимые пятна, которыми был усыпан кончик носа, побагровели. Алёна почувствовала резкий запах имбиря — казалось, он исходил от кулона на его шее. Сначала девушка подумала, что это распятие, но сейчас поняла что это не так. Только формой кулон походил на двенадцатиконечный крестик, но в середине не Христос, а что-то, напоминающее фигуру человечка, висящего кверху ногами. Впрочем, чем больше девушка разглядывала подвеску, тем меньше виделось ей в этой фигурке сходство с человеком: слишком короткие руки и чересчур длинные, гипертрофированные ноги, похожие на лягушачьи лапы; тупая, маленькая голова. Из какого металла изготовлено украшение, разобрать было трудно. От частых прикосновений оно приобрело буро-зелёный оттенок. Фигурка показалась Алёне любопытной, она порождала череду непонятных, чарующих образов.

— А вот это нам ещё предстоит установить. Вы же пришли ко мне. Сама, по доброй воле. Правда же?

Мерзкий маленький человек… Алёна всё больше проникалась к нему отвращением. Потирая локти, она неотрывно глядела, как мужчина откинулся на спинку своего неудобного кресла и снова сцепил на груди пальцы.

— Итак, приступим к осмотру. Что вас беспокоит?

— Я не могу иметь детей.

— И только? Я имею ввиду — это слишком общая проблема. Я вынужден спросить: собираетесь ли вы остаться в этом городе до конца жизни, как уже сделали многие? Если так — и не нужно, поскольку детям здесь не место. Пускай семена жизни прорастают на другой, более плодородной земле.

— Мы с мужем из Питера. И конечно, скоро уедем, — Алёна не знала почему, но ей необходимо было убедить этого человечка в том, что через неделю или две вряд ли кто-то здесь вспомнит о супругах Хорь. В этом городе и без них полно странных личностей. — У нас там недвижимость. У обоих работа.

Врач долго разглядывал её крошечными блестящими глазами.

— В Петербурге множество хороших врачей, — сказал он. — Если всё так плохо, возвращайтесь немедленно. Звоните мужу. Кстати, где он? Почему не с вами? Я видел, что вы приехали на такси и приехали одна.

Алёна почувствовала резкий укол боли — не в чреве, не в животе, а прямо в груди, возле сердца, как будто кто-то вонзил между рёбер длиннющую иглу.

— Вам не интересно, — сказала она, решив разом прекратить все эти игры. — Я мешаю вам творить вашу музыку. Правда? Досадная помеха. Мой случай настолько рядовой, что вам не хочется на него отвлекаться. Кстати, как мне к вам обращаться, товарищ доктор?

Мусарский проигнорировал последний вопрос. Лицо его сложилось в кислую мину.

— Обидно, когда люди считают, что могут говорить за тебя так, словно мы знакомы по меньшей мере вечность.

Алёна чувствовала, что низ живота разбухает, наливаясь густой смолой — опухоль медленно увеличивалась. Она наклонилась вперёд, надеясь, что это принесёт хоть какое-то облегчение, и впилась глазами в блики, заблудившиеся в стёклах очков врача.

— Тогда я буду звать вас просто В.И. И знаете что, В.И., я вижу, что это правда. Вы меня не ждали, и хоть и впустили меня за эти двери, вы меня не примете. Так умоляю вас, скажите, что мне делать? Если этот случай настолько рядовой, скажите, как мне стать нормальной?

— Уезжайте…

— Мой муж не хочет уезжать. Он нашёл себе здесь подходящее занятие, — Алёна почувствовала, как слюна шипит у неё во рту словно лава, готова вот-вот ринуться вниз по губам. — «Не прямо сейчас», — говорит он, а я боюсь что не переживу завтрашний день.

Мусарский покашлял в кулак. Было видно, что ему неуютно.

— Только сейчас речь шла о вашем бесплодии.

— Не перебивайте меня, — Алёна схватила себя за прядь волос и дёрнула, растрепав и без того неряшливую причёску. — Не смейте меня перебивать. Вы скажете мне что делать или я отсюда не уйду.

— Ну хорошо, — губы врача сложились в улыбку. Это было настолько неожиданно, что Алёна почувствовала, как по стопам побежали неприятные, холодные мурашки. Он меня проверял… он просто меня проверял! Какая же я дура. — Считайте, что своей настойчивостью вы разбудили во мне интерес. Никогда у меня не было такого пациента. По правде говоря, у меня давно уже не было настоящих пациентов… я имею в виду живых людей.

— Но… вы знаете, что со мной? Эта опухоль… насколько она опасна? Можете сказать?