Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

«Ты ведь мне врёшь», — подумал Юра. Нет, попугай, возможно, и правда прекратил играть в молчанку, Юрий слышал его крики по ту сторону трубки. За наигранной живостью супруги скрывалось что-то ещё. Настоящая причина, по которой она ему позвонила. Она поняла, что верному псу хорошо на улице, и снова захотела видеть его возле себя. Захотела, чтобы он лежал у неё в ногах и поднимал уши, стараясь не пропустить ни слова.

Они шли теперь через лес, пригибаясь, пробирались под мокрыми метёлками ветвей. Крупные капли ударяли по листве, как ладонь о ладонь. Впереди между чёрных стволов показались людские силуэты. Справа неожиданно замелькало озеро. Темнота его казалась почти неестественной.

— Мне некогда, — сказал Юра в трубку. — Все операторы заняты, и так далее и тому подобное. Возьми ручку и бумагу и записывай, что излагает эта птаха. Или спроси у Петра внизу диктофон. Я, возможно, задержусь до вечера.

Детектив возмущённо покашлял в кулак. «Если можно, потише, — пробормотал он, — уже совсем близко». Сошли с дорожки, прокрались вдоль здоровенной поваленной сосны, укрылись за ней, там, где начиналась крона. Хвоя забивалась в обувь, доставляя дискомфорт. Пахло грибами, но не хорошими, а такими, от которых сначала ловишь красочные галлюцинации, а потом медленно умираешь в постели, исходя кровавым потом и испражняясь под себя.

Люди там, впереди, их не замечали. Они не замечали даже друг друга, каждый, казалось, забрался в собственный спичечный коробок, а кто-то прошёл и задвинул эти коробки. Человек с рыжей головой, Тимофей Егорович, был спичкой, которая их всех подожжёт. Он сидел на ветке раскидистого, могучего дуба, что собственными плечами расчистил себе для жизни достаточно места среди щуплых берёз и елей на тонких, как у одуванчиков, стволах. Расстёгнутая рубаха приоткрывала белесую грудь. Видимо, ему было жарко. Он уже горел изнутри; Юре подумалось, что глаза, широко сидящие на аморфном лице, смотрят вниз без страха. На шею накинута петля, привязанная к этой же ветке.

— Он и в самом деле собирается это сделать? — прошептал учитель одними губами, прикрыв телефон ладонью. — Никто его не остановит?

— Похоже на то, — сказал детектив. Он разглядывал людей под деревом, и Хорь понял, кого он ищет. Человека с отражением как у снеговика, что каким-то чудом дотянул до конца апреля.

В трубке тем временем будто разбилось стекло. Алёна рыдала. Всхлипывания удивительным образом составляли с льющейся с неба водой единую музыкальную палитру.

— Юра… стенала она, — Юра. Приезжай прямо сейчас, пожалуйста. Мне очень плохо.

Юрий убавил громкость. Не похоже на неё. Алёна никогда не опускалась до того, чтобы манипулировать таким простым, примитивным образом. Она действовала тоньше. «Куда делось твоё изящество? — хотел спросить он. — Ты похожа на балерину в свинцовых тапочках».

— Того патлатого. Его нет! — возбуждённо сказал Виль Сергеевич. — Куда он делся?

Пытаясь отрешиться от голоса в трубке, Юрий пытался вспомнить, как выглядел тот мужчина. Отросшие, запутанные пакли, лицо как у карьерной лошади. Вязаный свитер, через дыры на локтях которого проглядывала разбойная, пьяная нищета. Самый что ни на есть типичный посетитель «Лужи», более усреднённого забулдыгу не сыскать.

Чутью Виля Сергеевича не было причин не доверять. Тот человек исчез.

Забулдыги словно подавились своими скабрёзными словечками, пошлятиной и бестолковым времяпрепровождением. Они молчали и напоминали прихожан во время торжественного церковного мероприятия — по крайней мере, пока не видишь их лиц. Удивительно даже не то, что с их стороны не следовало подначек и призывов довести дело до конца, равно как и попыток остановить рыжего Тимофея, а то, что они, кажется, даже на него не смотрели. Они смотрели в раскисшую землю, на белесые шляпки грибов, похожие на обтянутые человеческой кожей туземные барабаны. Как дети, что залезли в шкаф, чтобы спрятаться от сердитого отца… и обнаружили там папашу, который прячется от бабушки.

— Я не могу бросать всё и прибегать к тебе по первому зову, виляя хвостом, — сказал Юра в трубку перед тем, как сбросить звонок. Немного помолчал, слушая внезапно наступившую тишину, и всё-таки прибавил: — Буду сразу, как только смогу.

Его била дрожь. Убирая телефон в карман, Юра едва не уронил его в гнилое нутро дерева.

— Как мы его спасём? — спросил он. — Мы должны что-то сделать… ведь правда?

— Проклятый городишко, — Виль Сергеевич будто не слышал. — Что за ересь тут твориться? Все люди здесь ударенные на голову, все — без исключения. Тётки в отеле, его хозяин, похожий на драную ворону, все, каждый чёртов подросток. Каждая маленькая девочка, играющая со своим медведем на лавке, чтоб их всех черти забрали…

Он ещё долго ругался, припоминая самые забористые выражения, которые только знал. Юра протянул руку и, не глядя, стиснул запястье детектива.

— Эй! — сказал он, слыша в своём голосе боязливую суеверность деревенской бабушки. — Слышите? Нельзя здесь ругаться!