Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

Юра хотел сказать честно, что слышит бредни почти свихнувшегося с горя человека, но в последний момент прикусил язык и промолчал. Кто он такой, чтобы давать оценку? Сам никогда не бывавший в подобной ситуации, как он может судить? Убеждение, что люди всегда друг друга поймут, даже если один изнемогает от жары, а другой замерзает на северном полюсе по большей части не верно. Сопереживать — это запросто, но влезть в чужую шкуру и пропустить через себя все эти ощущения… Быть уверенным что тебя понимают на все сто — всё равно что рассказывать слепому о блеске алмазов и надеяться на его восторг.

Детектив внимательно изучил жирное пятно на рукаве. Потом показал пальцем на дверь.

— У него в груди настоящая духовка. Сердце горит, кровь бурлит, и если дальше так пойдёт, скоро выкипит полностью. Вы знали, что около двадцати процентов внезапных смертей ставят в ступор патологоанатомов и врачей? Просто не удаётся подогнать их под какую-либо объективную причину. Рвётся артерия у сердца или в мозгу вдруг возникает электрический разряд. Раз — и всё. Знавал я одного врача. Он рассказывал, что приходится выдумывать болезни, каких не было, и ставить диагнозы, которым до реальных как от нас до Луны, только чтобы оправдать тот факт, что женщина в расцвете сил не встала однажды утром, чтобы приготовить детям завтрак. А что случилось на самом деле? Никто не знает. Человеку пришло время умирать. Кто это решил — он сам, господь бог, тайное масонское правительство?

— А при чём тут Слава?

— Вы совсем, что ли, обесточили на сегодня свои мозги? — раздражённо спросил детектив. — Как думаете, крепкая эта дверь? У портье должен быть ключ. Пойду-ка, спрошу. Поговорите с ним, не молчите!

С неожиданным для своей комплекции и возраста проворством он стал спускаться по лестнице.

Спустившись на несколько ступенек, Юра проговорил, сложив руки у рта трубочкой:

— Эй! Как вас там? Господин Бабочка, захватите, пожалуйста, пива!

— Меня зовут Виль, — раздался снизу голос толстяка. — Виль Сергеевич, если вы радетель за официоз, хотя, на мой взгляд, имя и отчество мои сочетаются не лучшим образом. За то, что вы причислили меня к отряду чешуекрылых я не обижен только потому, что вы выручили меня звонкой монетой.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Юра снова подошёл к двери и спросил:

— Так как, хочешь выпить? Только скажи, и весь бар к твоим услугам.

— Сейчас ничего не нужно, спасибо, — ответил из-за двери Слава. — Это глупо, но… по-моему, я куда-то падаю. Будто мы вдвоём с Маринкой гуляли по натянутой между крышами струне. Её больше нет, а вот теперь и я, потеряв равновесие, падаю следом.

Юрий зажмурился, лихорадочно пытаясь сообразить, что он сказал бы какому-нибудь из своих учеников. Единственная пришедшая на ум фраза не годилась даже на то, чтобы потянуть время.

— Жизнь ещё не закончилась, — услышал он свой упавший голос.

— Для неё закончилась, — незамедлительно отреагировали там, за дверью. Надрывные нотки в голосе не вязались с прежним, ироничным, немного колким и обескураживающе-добрым Славой. — А для меня… слушай, как бы ты отреагировал, если бы остался последним человеком, который со мной говорил?

— Что ты имеешь ввиду?

Газонокосилка не смолкала, и в тон ей у Юры разболелась голова.

Слава ответил с коротким смешком (Юра услышал, как он отошёл от двери, как ходит по комнате, с шумом и как будто вслепую двигая мебель):

— Прямо сейчас я вижу здание насквозь. Вместо потолка надо мной словно кто-то целлофан натянул, пол прозрачный, на первом этаже две уборщицы курят в туалете — срань господня, это странно, Юр! Думаю, я свихнулся. Знаешь, что ещё я вижу? Почву. Умятую как следует почву под фундаментом. Сам фундамент похож на грудную клетку бронтозавра, а земля кишит червями, которые никогда не видели света. Я вижу муху, которая ползает по стеклу в кабине моего автомобиля… чёрт, я только сейчас понял, какое херовое у меня было зрение. А сейчас как очки надел. Вижу воробьиный глаз за сотню метров.

Грохот, человек внутри обо что-то споткнулся. Спустя несколько секунд Слава продолжил, как ни в чём не бывало:

— А глубоко под землёй пещеры. Целая сеть пещер, они идут уступами, иногда под наклоном, уходят так глубоко, что едва удаётся разглядеть. Там течёт подводный ручей. А в самой глубине… в самой глубине — я, из-за которого погибла лучшая женщина на свете.

Концовка была настолько неожиданной, что Хорь, собиравшийся уже что-то сказать, притих.

— Это я её убил, Юр, пусть даже не прикоснувшись к ней. Убить можно не только действием. Я убил её здесь, в этом номере, когда стал настаивать на своём. Когда допустил мысль, что она моя собственность. Когда впал в бешенство, видя как она ускользает… Теперь я буду вечно пребывать там, в глубине, среди москитов размером с ладонь и маленьких слепых зверьков. Буду вечно слушать эхо моего горя.

Вернулся Виль Сергеевич. Его лицо лоснилось от пота. Ключа не было.