Дневники: 1920–1924

Сейчас у меня в самом разгаре сцена безумия в Риджентс-парке. Я обнаружила, что пишу ее настолько близко к реальности, как только могу, примерно по 50 слов за утро. Потом придется переписывать. Думаю, замысел лучше, чем в других моих книгах. Боюсь не суметь его осуществить. Меня переполняют идеи. Чувствую, я могу использовать все, о чем когда-либо думала. Конечно, я гораздо свободнее, чем раньше. Сомнение вызывает лишь характер миссис Дэллоуэй. Он может показаться слишком жестким, блестящим и показным. Но я ведь могу привлечь ей на помощь бесчисленное количество персонажей с другими характерами. Сегодня я написала сотую страницу. Разумеется, я только нащупывала свой путь – во всяком случае, до прошлого августа. Год ушел на то, чтобы открыть так называемый мною тоннельный процесс, с помощью которого я рассказываю о прошлом по частям, по мере необходимости. На сегодняшний день это моя главная находка, и тот факт, что я столь долго искала ее, доказывает, я думаю, насколько неправ Перси Лаббок, проповедующий, будто подобные открытия можно делать сознательно[1125]. Чувствуешь себя несчастной – однажды вечером я и правда хотела бросить роман, – а потом вдруг нащупываешь клад. Господи, помоги мне! Я ведь не перечитывала результат своего открытия, и в нем может не оказаться ничего особенного. Неважно. Признаюсь, у меня огромные надежды на эту книгу. Буду писать ее до тех пор, пока, честное слово, не смогу больше выдавить из себя ни строчки, а журналистке и всему остальному придется полежать в сторонке.

3 ноября, суббота.

И вот я нашла дом 35 на Уоберн-сквер[1126]. Часто ли я буду писать этот адрес? Очень надеюсь. Такое удовольствие обойдется мне в £500 в год. Но только подумайте, сколько концертов я смогу посетить, сколько увидеть людей – беспрепятственно, без колебаний. А еще передо мной возникает перспектива прогулок по городским улицам; выйду рано утром, пока Л. в офисе, и прогуляюсь, скажем, в Уоппинг[1127], а потом загляну в офис на чай. Почему все мысли только об этом, я не знаю. Вчера был прекрасный солнечный ноябрьский день, когда я вышла на улицу и прогулялась мимо нашего дома (с зелеными дверьми напротив конюшен), по площади с обычными домами, голыми деревьями и четко очерченными людьми; все это наполнило меня радостью. Действительно, на Ватерлоо-роуд было так прекрасно, что мне показалось, будто мы живем в Шекспире. Я имею в виду, что когда живые люди, кажущиеся счастливыми, вызывают эстетическое удовольствие, и вас не убеждают, будто это произведение искусства, оно нравится само собой, тогда – к чему я вела? – у меня возникают те же ощущения, что и при чтении Шекспира. Нет, это и есть жизнь; очень красивая жизнь. Что касается вопроса о доме, то сегодня я отвечу так. Мы снимем его и поселимся в квартире наверху – самое милое и восхитительное местечко; Нелли продолжит готовить; один этаж сдадим Саксону; за него будет отвечать Лотти. Тогда Дэди (я не до конца уверена) поселится на первом этаже, совершенно отдельно, со своим собственным слугой в подвале и печатным станком там же. Мне кажется, это вполне осуществимо и решит множество трудностей. Конечно, Марджори останется. Мы представили ей Дэди два дня назад. Леонард был очень многословен.

М.: Не думаю, что мне это понравится.

В.: Он тебе не понравился?

М.: Едва ли мне захочется работать под его началом. Он заставит меня целыми днями печатать на машинке. И мне, полагаю, придется подчиняться?

Л.: По отношению к вам он будет в той же должности, что и мы.

М.: Мне очень нравится работать с вами. Но это впервые так. Я никогда не умела работать с другими людьми. Я поссорилась с директрисой в предыдущем месте.

(Вот пример решительной, ничем не прикрытой, свойственной ей честности. В остальном же она выставила себя в невыгодном свете, хотя этих людей без воображения все равно не в чем винить. Она боится потерять лицо. Она ревнива, довольно въедлива, стоит на своем, но, конечно, все понимает. В этом и заключается преимущество молодых.)