Дневники: 1920–1924

Не знаю, последний ли это шанс сделать запись, или же я возьму черную тетрадь с собой в Родмелл и там заполню последние страницы. Я так задушена всевозможной работой, общением и планами, что не могу просто сесть и спокойно все записать. Через час приедут Спротт и Мэри. Даже просто перечислить своих гостей с тех пор, как я писала в последний раз, значит потратить кучу времени впустую. Каким же разрозненным стал этот дневник! Меня больше не интересуют события, но я все равно хочу рассказать о том, как напился бедняга Том. Мы зашли в изысканную квартиру и попросили позвать капитана Элиота[1143]. Я заметила его затуманенный взгляд. Он скрупулезно резал торт. Угостил нас кофе. Или был чай? Потом ликерами. Л. заметил, что во время его рассказа Элиот несколько раз повторил «миссис Рикардо» и не совсем правильно все понимал. На полу лежал длинный бледный косоглазый юноша из Оксфорда. Мы обсудили личностный факт в литературе. Том тихонько вышел из комнаты. Л. услышал звуки тошноты. Он долго не возвращался, а потом пришел и сполз в угол, и я увидела его, ужасного бледного, с закрытыми глазами и, очевидно, уснувшего. Когда мы уходили, Том едва стоял на ногах. Выйдя за дверь, мы услышали шум, и Клайву пришлось вернуться. На следующий день я 10 минут выслушивала по телефону его извинения и причитания о том, как неудобно получилось; что мы теперь о нем думаем; сможем ли простить его в первый и последний раз; приедем ли еще когда-нибудь. Он не обедал и не ужинал, а потом случился внезапный коллапс; какой ужас; какое жалкое завершение вечера; «извинитесь, пожалуйста, перед Леонардом, перед сестрой» и т.д. Один из тех фарсов, которые жизнь доводит до совершенства.

Я должна упомянуть Дэди; проблема с домом не решена; Мейнард угрожает сократить количество рецензий, а Леонард – подать в отставку; Мэри и Спротт; Клайв и Брейтуэйт[1144]; публикации и письма; я занимаюсь Харди, Монтенем, греческой главой, елизаветинцами, «Часами»; меня приняли в Америке и отвергли все дарители премий; я счастлива и очень активна – таково мое состояние на момент написания этой заметки в 18:14 в вышеуказанную среду.

Вулфы отправились в Монкс-хаус на Рождество в пятницу 21 декабря; 28-го они поужинали и переночевали в Чарльстоне с Клайвом и Ванессой Белл и ее тремя детьми. Вирджиния надиктовала Квентину текст заметки под названием “Сцены из жизни миссис Белл” для рождественского номера “Чарльстонского вестника” – семейной газеты.

1924

В первый день 1924 года Вулфы вернулись в Хогарт-хаус из Родмелла. Вирджиния начала новую тетрадь – Дневник XIII. Титульный лист подписан:

Хогарт-хаус

Парадайс-роуд

Ричмонд

3 января, четверг.

Этот год почти наверняка станет самым насыщенным за всю нашу (дневниковую) карьеру. Завтра я еду в Лондон подыскивать жилье; в субботу вынесу смертный приговор Нелли и Лотти; на Пасху мы покинем Хогарт-хаус; в июне к нам переедет Дэди; а хозяйством будет полностью управлять одна женщина с пылесосом и электрическими плитами. Что из этого мечты, а что реальность? Мне бы очень хотелось открыть последнюю страницу своего девственно чистого дневника и обнаружить, что все мечты сбылись. Остается только воплощать их в жизнь в течение года. Нет нужды обременять текущую, совершенно легкомысленную страницу рассуждениями о том, почему, где и как мы пришли к перечисленным решениям, да еще так быстро. Отчасти это связано с проблемой угля в Родмелле. К тому же Нелли предъявила ультиматум – бедняжка наверняка возьмет свои слова обратно, я уверена, – насчет кухни. «И у меня должна быть новая плита; и стоять она должна на полу, чтобы мы могли греть ноги; и у меня должно быть окно в этой стене». Должно? Разве можно говорить Начальству слово «должен»? Таковы были наши мысли, пока мы молча слушали эти приказы, а Лотти вклинивалась со своими собственными, очень неразумными условиями и комментариями. «Вы не найдете двух девушек, согласных спать в одной комнате, как это делаем мы» и т.д.

– Миссис Белл говорит, что в этом доме не дождешься горячей воды.

– Так ты больше не придешь сюда, Нелли? – спросила я.

– Нет, мадам, больше не приду, – сказала она и, думаю, была честна.