Дневники: 1920–1924

Тем временем они счастливы, как черепахи, за своими огненными плитами на собственной чистой кухне, после того как посетили распродажи в Ричмонде и вдоволь насладились дешевизной, что мне, кстати, успело надоесть. Я уже чувствую себя на десять лет моложе. После девяти лет на одном месте, как в нашем случае, жизнь успела устаканиться, но мысли о переменах витают в воздухе. Быть молодым – значит двигаться вперед. Я вижу, как мои внешне довольные современники ощущают пустоту внутри. «Зачем все это?» – время от времени спрашивают они себя, когда, например, наступает новый год, и не могут ни на секунду вырваться из зоны комфорта. На ум приходит бесчисленное племя Бутов; все они селятся тут, гнездятся, квохчут и твердо верят, что так им предписано нашим небесным отцом. Теперь мне бесконечно легче. Я приступаю к поставленным задачам. От нас зависят двое молодых людей [Марджори Джуд и Дэди Райландс]. В перспективе нужен дом. Сплошные возможности и сомнения. Как много мы сможем заработать на издательском деле? Откажемся ли от работы с «Nation»? Найдем ли жилье получше, чем Монкс-хаус? Да, все эти вопросы отчасти возникли благодаря посылу Нелли. Я заходила в «Thornton[1145]», пока ждала поезд, и мне рассказали о старом доме в Уилмингтоне[1146]… Я рада обнаружить, насколько мы до сих пор легки на подъем, – а Л. еще и непоколебим, чего не скажешь о моем триумфе, – в свои 42 и 43 года, ведь мой 42-й день рождения стремительно приближается и предвещает судьбоносный год.

Сейчас уже шесть вечера – установленный срок, когда я должна читать Монтеня и прерваться в своих размышлениях о, полагаю, чтении и письме, которыми планировала заполнить эту страницу. А еще я хотела описать прогулку из Чарльстона, но нельзя больше откладывать Монтеня. Он становится все лучше и лучше, поэтому мне надо взяться за него, и скорее писать, чтобы заработать, я надеюсь, свои 20 гиней[1147]. Говорила ли я о вкладе Госса, назвавшего меня пустым местом; о зубоскальстве Хадсона[1148], считающего «По морю прочь» гнилым; и о комплименте из Америки от Ребекки Уэст[1149]? О боже-боже, не хвастайся вслух в 1924 году. В Чарльстоне я не хвасталась.

9 января, среда.

В этот самый момент, или пятнадцать минут назад, если быть точной, я взяла в аренду на десять лет дом 52 на Тависток-сквер в Лондоне – мне нравится писать «Тависток». В общем, с учетом аренды, Провидения и непредвиденных капризов со стороны старой миссис Саймон[1150], дом наш: и подвал, и бильярдная, и рокарий[1151] на крыше, и вид на площадь из передних окон, и заброшенные здания позади, и Саутгемптон-роу[1152], и весь Лондон – Лондон, ты жемчужина из жемчужин и яшма из яшм[1153] – с его музыкой, разговорами, друзьями, видами, книгами, публикациями, чем-то центральным и необъяснимым; все это теперь в пределах моей досягаемости, впервые с августа 1913 года, когда мы покинули Клиффордс-Инн из-за серии катастроф, которые едва не оборвали мою жизнь и, как я самовлюбленно думаю, едва не разрушили жизнь Леонарда[1154]. Так что я должна быть благодарна Ричмонду и Хогарт-хаусу, и независимо от того, все дело в моем неиссякаемом энтузиазме или нет, я действительно благодарна. Не было для меня лучшего места в те годы, когда я ползала по дому, словно крыса, получившая удар по голове; когда по ночам над Лондоном с его темными улицами летали аэропланы; когда ни на одном прилавке не было даже самых дешевых булочек. И нигде больше мы бы не смогли основать издательство «Hogarth Press», с трудом зародившееся в этой самой комнате, на этот самом зеленом ковре. Здесь наше странное детище росло и процветало; оно вытеснило нас из столовой, которая теперь превратилась в пыльный склад, и расползлось по всему дому.

И здесь побывало множество людей – тысячи, как мне кажется. Много вечеров я сидела у этого камина, вела беседы, и, если не считать одного приступа депрессии прошлым летом, ни разу не пожаловалась на Ричмонд, пока не сбросила его, как старую кожу.

А еще в этой комнате у меня было несколько очень любопытных видений: например, я лежала в постели в приступе безумия и видела, как солнечный свет переливался, словно золотая вода, на стене. Здесь я слышала голоса умерших. И чувствовала себя, несмотря на все это, необыкновенно счастливой.

Сегодня у нас ужинает Саксон, и мы предложим ему переехать сюда со своей труппой сумасшедших на Пасху[1155]. Наш переезд может состояться в любое время после первого февраля. И поскольку нет нужды вдаваться в подробности дел агентов, я просто скажу, что моя обычная удача в поиске недвижимости улыбнулась мне в понедельник, когда я уже прощалась с мистером Коудом[1156], а раскрасневшаяся молодая леди спросила:

– Миссис Вулф, вы все еще ищете дом?

– Собственно, поэтому я и здесь, – ответила я. – Хотя мне уже кажется, что лучше снять квартиру.