Дневники: 1920–1924

Все мои планы нарушены смертью Конрада и последующей телеграммой из ЛПТ с настойчивой просьбой написать статью для передовицы, что я, польщенная и преданная, нехотя сделала; тот номер ЛПТ вышел[1241] и абсолютно испорчен для меня (ведь я не могу и никогда не смогу читать свои тексты. Более того, теперь коротышка Уокли снова на тропе войны, и я ожидаю нападок в следующую среду[1242]). И все же я никогда еще не работала так усердно. Поскольку мне надо было сделать передовицу за 5 дней, я садилась писать даже после чая – не нашла разницы между утренними текстами и послеобеденными. Но разве это не дает мне два дополнительных часа на критику (как называет эссе Логан)? Попробую в таком режиме: роман до обеда, а статьи после чая. Мне уже ясно, что «Миссис Дэллоуэй» до октября не дописать. В своих планах я постоянно забывала учесть важные промежуточные сцены; теперь надо сразу перейти к грандиозной вечеринке и к концовке; можно забыть о Септимусе, который требовал напряженности и деликатности, и проскочить ужин Питера Уолша[1243], который грозит стать препятствием. Но мне нравится переходить из одной освещенной комнаты в другую, так уж устроен мой мозг: освещенные комнаты, а прогулки по полям – коридоры; однако сегодня я размышляю лежа. Кстати, почему поэзия по вкусу только старикам? Лет в двадцать я, вопреки мнению Тоби, который был очень настойчив и требователен, ни за что бы на свете не стала читать Шекспира ради удовольствия, а теперь во время прогулок мне приятно думать, что вечером я прочту два акта «Короля Иоанна[1244]», а дальше возьмусь за «Ричарда II[1245]». Сейчас мне хочется поэзии – длинных поэм. Еще я подумываю прочесть «Времена года[1246]». Мне нужна густота, романтика, слова, словно склеенные вместе, слитые воедино и сияющие; тратить время на прозу больше не хочется. Хотя многие, наверное, не согласятся. Лет в двадцать мне нравилась проза XVIII века, Хаклюйт[1247] и Мериме[1248]. Я прочла массу книг Карлайла, жизнь и письма Скотта, Гиббона, всевозможные двухтомные биографии и Шелли. Теперь мне нужна поэзия, и я твержу это снова и снова, словно подвыпивший морячок у паба.

Мы были в Чарльстоне, куда приезжали Кейнсы (так их теперь называют) с Робертсоном[1249]. Лидия (я по ошибке назвала ее Рецией) не замечает прилипших к лицу крошек. Мейнард стал очень толстым, пышным, но мне он нравится своей невинностью. В Чарльстоне есть толстячок в синих хлопчатобумажных брюках – Квентин; вернувшись, он теперь почти местная достопримечательность и толще, чем когда-либо[1250]. Джулиан, по сравнению с ним, довольно нервный и тощий; старина Роджер тоже худой, смуглый и язвительный, нападающий сначала на Шоу, потом на Конрада и воспринимающий статьи Л. так же буквально и в штыки, как обычно. Ох уж эти квакеры! Не думаю, что он действительно счастлив, и тот случай в Гавре, несомненно, гложет его в самый разгар семейной жизни.

Теперь я редко утруждаю себя описаниями пшеничных полей и женщин, собирающих урожай в свободных сине-красных одеждах, и маленьких, пристально смотрящих девочек в желтых платьицах. Дело не в том, что я разучилась наблюдать; возвращаясь как-то вечером из Чарльстона, я снова почувствовала, как мои нервы напряглись, полыхнули, наэлектризовались (есть такое слово?) из-за представшей перед глазами красоты – красоты изобилующей и сверхизбыточной, – такой, что почти возмущаешься, когда не находишь в себе сил ни уловить ее всю, ни удержать этот момент. Идти по жизни гораздо интересней, если пытаться замечать все. У меня такое чувство, будто я неуверенно иду на ощупь (пришел Леонард, который заказал мне двуколку, чтобы завтра отвезти Дэди в Тилтон[1251]) по темному туннелю, заваленному всякой всячиной. Я больше не описываю встречи со стадами коров, хотя несколько лет назад это было просто необходимо, и то, как они блеяли и выли, окружив Гризель [собака], и как я размахивала палкой, держась на расстоянии, и думала о Гомере, когда коровы уверенно потопали на меня; какая-то пародия на битву. Гризель становилась все более наглой и возбужденной и носилась по кругу, тявкая на них. Аякс? При всем моем невежестве именно этот грек пришел мне на ум.

Мэйр печатает второе издание своей книги [«Дочь пастора»]; Стивен[1252] отлично продается; Лейс[1253] выходит в свет. Для Нэнси Кунард составляем смету [на печать романа «Параллакс»]; миссис Девоншир [неизвестная]… отказали; работа кипит; я разослала циркуляр о книге[1254] Дункана всем художникам выставки в Королевской Академии. Марджори тем временем выздоравливает, и нам, по-видимому, предстоит решать вопрос о ее будущем.

7 сентября, воскресенье.