Дневники: 1925–1930

Я пишу, пока варится картошка. День был жаркий, тяжелый, уродливый, спокойный, неприятный; собаки лаяли по всей деревне, подначивая друг друга. Мужчины стучали молотками по крыше. Меня гоняли туда-обратно. Я задремала здесь над статьей Вернон Ли, которую Этель прислала мне в очередном письме. Эти письма и правда приходят каждый день, ведь нам так много всего нужно успеть. Времени мало. «Я бы хотела увидеть Италию перед смертью», – пишет она сегодня. Стоит ли мне усмирить ее и умерить количество писем? Думаю, нет. Если и пускаться во все тяжкие, то целиком. А она такая смелая, такая удивительно проницательная, что с моей стороны было бы просто трусостью отстраняться из-за страха насмешек (все еще стук молотков, уже 18:45). Так что я позволяю этому старому костру разгореться докрасна, а защитный экран, быть может, накину на него завтра. Это очень счастливое, свободное, а для меня лично еще и порой возвышенное лето. Да, думаю, я всерьез настроена против возвращения Нелли, но не позволяйте мне расчесывать эту болячку. Есть ощущение, что я сейчас плыву по течению «Волн». Наслаждаюсь прогулками. Как чудесно было вчера прогуляться за холмы! Как странно, что за 20 лет я ни разу толком не была на той стороне, в болотистой местности за Саттон-хаусом. Нашла дорогу, по которой можно дойти до Льюиса. Упала и подвернула лодыжку. Увидела большое разнообразие серых и золотистых красок, сменяющих друг друга. Я была невероятно счастлива. Больше всего мне нравится тихое, глубокое, неторопливое счастье. Однажды я пошла в Фирл, попала под дождь и нашла перочинный нож с четырьмя лезвиями.

«Волны», как мне кажется, распадаются (я на сотой странице) на серию драматических солилоквиев. Суть в том, чтобы они однородно накатывали и откатывались в ритме волн. Можно ли читать их друг за другом? Понятия не имею. Полагаю, это величайшая возможность, которую я когда-либо открывала для самой себя, но поскольку задача невероятно трудна, то меня, боюсь, ждет полнейший провал. И все же я уважаю себя за то, что написала эту книгу – да! – даже несмотря на то, что она выставляет напоказ мои врожденные недостатки.

Джанет Воган обручилась, а Джеральд Бреннан женился[1144].

Барбара [Багеналь] выглядела вчера вечером постаревшей, не в своей тарелке, раздражительной, очень красной и носатой.

Джулиан молчалив. У Клайва, похоже, новый виток жизни, в котором нет места нашей с ним близости. Я пишу эти заметки, тщетно ожидая, что вспомню ту очень интересную мысль, которая вертелась у меня на языке; боюсь, она ускользнула навсегда, сколько ни жди. Когда записываешь подобные мелочи, на ум порой приходит нечто глубокое. Я читаю Данте и опять не знаю, зачем после этого вообще писать; он тоже превзошел литературу, как я недавно сказала про Шекспира. После своего текста я полчаса читала «Ад» и думала, что самое время бросить рукопись в печь, вот только у меня ее здесь нет. Теперь пойду сделаю картофельное пюре. Л. постелил мне ковер.

25 августа, понедельник.