Дневники: 1925–1930

Потом Госс[520] представил Виту в «Royal[521]». Я никогда прежде не видела, чтобы вся иерархия литераторов была выставлена на всеобщее обозрение. Эдмунд Госс – главный атрибут этого мероприятия, а уже потом – ряды за рядами старых пышных вдов, чьи мужья были профессорами, специалистами по насекомым и, несомненно, заслуженными преподавателями; все эти люди, попивавшие чай и представлявшие разные слои пригородного общества, пропитанного литературой, были, по словам милой Виты, «полыми людьми»[522]. Свое обращение она зачитала печальным, угрюмым тоном школьницы; ее живое лицо зажиточной женщины, выделявшееся из-под черной шляпы в конце прокуренной мрачной комнаты, выглядело очень аристократично и напоминало музейную картину за стеклом. Перед ней заискивал маленький щеголеватый бакалейщик Госс, который постоянно поворачивался к ней, чтобы сказать очередной комплимент или критику в адрес большевиков своим ироничным голосом, который, казалось, все сильнее отталкивал от него и сгущал атмосферу респектабельности в зале с роскошными красными портьерами. Там были Вита, слишком невинная, чтобы все это замечать, Гедалла[523] и Дринкуотер[524]. Я не жалею о своем дичайшем и наиглупейшем высказывании, даже если оно хоть немного подпортило эту помпезность. Но нет нужды уточнять, что ни одно мое слово не возымело никакого эффекта. Госс еще переживет нас всех. Как у него это получается? И все же он со своей ироничностью и придирчивостью казался каким-то неловким. Внезапно появилось нечто вроде черного коврика – оказалось, это леди Госс[525]. Итак, я дома, а Дотти в ярости, потому что ей пришлось ехать с Планком. В конце концов ей все же удалось добраться сюда. Однажды вечером я зашла к Вите после спектакля[526]. Она спала в квартире на верхнем этаже дома на Маунт-стрит; большая, но невзрачная бледная мебель; на ее кровати лежала собака. Она проснулась от собственного голоса и истерики: «Вирджиния Вулф, Вирджиния Вулф! Боже мой! В комнате Вирджиния Вулф. Ради всего святого, Вита, не включай свет. Никакого света, дура! Но как я найду белое вино», – бормотала Вита. В итоге оно нашлось. Мы сидели и пили. Темные очертания бокалов и вещей комнаты, в которой я никогда прежде не была; едва знакомая мне женщина; между нами Вита, близкая нам обоим; лесть, экстравагантность, полное внутреннее спокойствие с моей стороны; потом вернулась домой.

Первые три недели ноября, когда дневник не велся, были, похоже, полностью заняты работой над романом “На маяк”, Витой (поездкой к ней в Лонг-Барн 6–8 ноября), светскими приемами и бесчисленными встречами с людьми. На званом ужине у Герберта Уэллса 4 ноября Вулфы встретили Бернарда Шоу и Арнольда Беннетта. Последний написал о Вирджинии и Леонарде в своем дневнике: “Оба мрачные, эти двое… Но мне они понравились, несмотря на их недоброжелательное отношение ко мне в прессе”.

23 ноября, вторник.