Дневники: 1925–1930

Каждый день я переписываю по шесть страниц романа «На маяк». Думаю, с «Миссис Дэллоуэй» дело шло быстрее, однако в данном случае многие фрагменты кажутся схематичными, и мне приходится импровизировать прямо за печатной машинкой. Так, по-моему, гораздо быстрее, чем переписывать пером и чернилами. Сейчас я считаю, что это лучшая из моих книг, более глубокая, чем «Комната Джейкоба» и менее судорожная, в ней гораздо больше интересного, чем в «Миссис Дэллоуэй»; она не перегружена постоянным аккомпанементом безумия. Думаю, она написана более свободно и утонченно. И все же я пока не представляю, какой будет следующая; полагаю, это может означать, что я довела свой метод до совершенства и в таком виде он послужит мне везде, где только потребуется. Развивающийся метод привлекал мое внимание к новым темам, поскольку я видела возможность и способ их озвучить. И все же меня время от времени преследует какая-то полумистическая, глубокая внутренняя жизнь женщины, которую нужно будет рассказать в одной сцене; вне времени; будущее должно каким-то образом возникать из прошлого. Это можно передать, скажем, с помощью опадания листьев цветка. Моя идея заключается в том, что реальности не существует, равно как и времени. Но я не хочу ничего форсировать. Сначала мне надо сделать книгу для нашей серии.

4 декабря Вирджиния снова отправилась в Лонг-Барн, чтобы провести выходные с Витой. Леонард, усыпив Гризель, провел ночь у своего брата Герберта в Кукхеме.

11 декабря, суббота.

Я не могу позволить себе отдать 2 шиллинга за хороший кусок замши, но при этом покупаю дюжину коробков спичек за 1,5 шиллинга.

Я теряю надежду хорошо одеваться.

Вайолет Дикинсон только что перенесла третью серьезную операцию[531], а я, вместо того чтобы навестить ее, отправилась в магазин диковинных древностей.

Леонард обедает с Мейнардом, а нам только что доставили огромную заказную бандероль с диссертацией Дэди[532].

На часах уже почти 15:30.

Какие-то предрассудки мешают мне прочесть автобиографию Йейтса[533], за которую я хотела взяться.

Сейчас я очень счастлива; в целом моя неделя прошла хорошо.

Но вела я себя довольно безответственно. Отложила визит к Стивенам [к Адриану и Карин] в Торп и, вероятно, останусь в Ноул-хаусе.

Есть несколько мыслей, чтобы заполнить время до ужина.

Например, о статье, полностью посвященной Лондону.

О том, как расцвела чернильница Виты на ее столе.

О тщеславии Логана: «Я все переписываю по 8 раз».

(«Так вот в чем дело, – подумала я. – Похоже, он считает, что это единственный способ создавать тексты, подобные моим».)

Но все мысли мгновенно улетучиваются. Их у меня огромное количество. Дабы притупить остроту неприятного замечания, нужно повторять его снова и снова, много раз подряд. Заходила к Вайолет; принесла ей красную гвоздику и белую. Мои чувства обострялись по мере приближения к ее дому. Стоя на пороге, я в подробностях представляла себе операцию.

Еще я сочинила отрывок об уходящих людях и о том, как это влияет на чувства к ним, для романа «На маяк».

Но чтение Йейтса меняет течение моих мыслей в одну сторону, а Стерна[534] – в другую.

22 декабря Вулфы отправились в Корнуолл, чтобы провести Рождество с Кэ Кокс и Уиллом Арнольд-Форстером в “Орлином гнезде” в Зенноре, а 28 декабря вернулись в Лондон.

1927

Вулфы вернулись на Тависток-сквер из Корнуолла 28 декабря, на день раньше, чем планировали, из-за холода и простуды в Орлином гнезде; 4–8 января они провели в Монкс-хаусе; 17 января Вита Сэквилл-Уэст увезла Вирджинию на пару дней в Ноул-хаус. Она продолжала вести записи в тетради за 1926 год, в Дневнике XV.

14 января, пятница.