Дневники: 1925–1930

В целом, это было свежее размеренное лето. Я не так истощена разговорами, как обычно. Мне стало легче вливаться в общество. Моя болезнь в мае была в каком-то смысле благом, ведь я получила контроль над общением на ранней стадии и избавилась от головной боли без особого ущерба. Таким образом, это было свободное тихое лето; я наслаждалась затмением, Лонг-Барном (куда ездила дважды), прогулками с Витой в Кью[619] в течение трех-четырех часов под открытым облачным небом и ужином с ней в «Petit Riche[620]»; общение с ней освежает и утешает меня; я работала очень методично и сделала все, что должна, поэтому если повезет, то к сентябрю я получу £120 сверх запланированной суммы. То есть в этом году я заработаю £320 журналистикой и, полагаю, не меньше £300 на своем романе. Я слишком много думала, пускай и намеренно, о заработке, и, как только у нас обоих появятся деньги на черный день, я вытесню это в подсознание и буду спокойно зарабатывать на текущие нужды. Брюс Ричмонд придет на чай в понедельник, чтобы обсудить статью о Моргане, и я собираюсь донести до него, что не всегда могу отказаться от £60 из Америки ради £10 от «Times». Имей я возможность легко зарабатывать £350 в год, я бы так и сделала; может, стоит найти постоянную работу.

В Родмелле я всерьез собираюсь заняться книгой о художественной литературе. Если повезет, я закончу ее к январю. Теперь, когда у меня голова переполнена «Мотыльками», я смогу выплеснуть все на бумагу. Боюсь передержать идеи, так что они потеряют свежесть. Дэди втянул (это правильное слово?) нас в общение с Питером. Дэди ужинал с Топси[621], и она расспрашивала его о Вулфах и книге Питера[622]. Дэди хочет захапать ее нам в издательство. Леонард отказывается; Вирджиния считает ее «академичной». Результатом стало длинное гневное письмо от Питера с наполовину тщеславным, наполовину праведным негодованием, но мы объяснились, и теперь вся ответственность лежит на Дэди. (И частично на мне, поскольку Топси говорит, что я написала ей грубое письмо о Джейн Остин[623], но это уже улажено).

Работа в издательстве продолжается. Романы – великие кровопийцы. Книга Мэри обойдется нам в £100; да и на «Марионетке» мы тоже потеряем[624]. Итак, за последние два дня я отвергла Баттс[625], Даглиш[626] и Литтелла[627]; мне кажется, что с романами у нас не все так хорошо, как хотелось бы. Иногда я подвергаюсь воздействию надутых губ и громогласного тщеславия Люси Клиффорд[628]; у нее есть статья о Джордж Элиот[629], которую она написала за особый гонорар (тут надо остановиться и перестать говорить о деньгах) для «Nineteenth Century[630]». Готтшальк напечатана.

27 июля Леонард проводил жену на вокзал Виктория, откуда она поездом отправилась в Дьепп, чтобы погостить у Этель Сэндс и Нэн Хадсон в их “Шато д'Оппегард”. Домой Вирджиния вернулась через Ньюхейвен 30 июля и встретилась с Леонардом в Монкс-хаусе.

Родмелл

8 августа, понедельник.

Я планировала написать здесь блестящий отчет о трех днях в Дьеппе. Он должен был внезапно забить чудесным фонтаном из тетради на столике у окна в (забыла название места) с видом на Сену. Река там очень широкая, а из-за поворота постоянно появляются пароходы, норвежские с топливом, английские, французские, и Нэн постоянно пыталась прочесть их названия, демонстрируя какую-то нервную трепетную гордость за Францию (или мне показалось?) и как бы намекая на то, что их уединенная жизнь там, в Опгаре[631], ей нравится больше, чем Этель. «Я стадное животное», – немного язвительно сказала Этель, хрупкая и едкая, избалованная любимица более суровой и прямолинейной Нэн[632]. Мы, кажется, смотрели на утес с церковным кладбищем, надгробные плиты которого возвышались над синим морем. Но я должна была подробно описать все это, а теперь, наверное, не стану… У них очень узкий дом, сплошь окна, устланный бледными и яркими самаркандскими коврами, выкрашенными в зеленый и голубой цвета, с прекрасными «поделками» и большими горшками с тщательно подобранными цветами, за которыми следит Ломас[633]. Белый бультерьер с поврежденным в драке ухом расхаживает по комнатам. Стильно одетая Нэн шьет вечерние накидки, а Этель жаждет разговоров. Несса и Дункан говорят, что разговоры витают в воздухе и никогда не затихают надолго[634]; на самом деле дом построен на тончайшей древесной золе, такой мягкой и серебристой, что поначалу не замечаешь, как она попадает в горло и делает кожу сухой и пыльной.

Почти каждый день мы ездили на автомобиле. Купив граммофон, мы открыли маленькое окно возможностей; а теперь откроем еще одно с помощью автомобиля – хотела сказать я, но меня прервали.

10 августа, среда.