Дневники: 1925–1930

Роза Маколей довольно раздраженно сказала: «Я тоже получала эту премию»[745]. Я подумала, что она завидует, и прислушивалась к другим ее словам, пытаясь понять, так это или нет. О Коулфакс: «Все мои друзья приглашены к ней, но только не я». О работе: «Мне завтра на работу», – говорю я, извиняясь за то, что не иду на вечеринку Рэймонда. «Как и всем нам», – весьма резко отвечает она. И все в таком духе. Зависть проявилась в дюжине мелких фраз, когда мы говорили об Америке, статьях и т.д.; она завидует мне; сравнивает нас; могу себе представить, ведь сама я, разумеется, тоже ревную; подозрительность этому только способствует. Уж я-то знаю, о чем говорю. Пойду куплю упаковку «бычьих глаз[746]» для Анжелики. Я, кстати, возвращаюсь к чтению.

Л. относится к «Орландо» серьезнее, чем я ожидала. Считает его в некотором смысле лучше, чем «На маяк»; якобы он затрагивает темы поважнее; более масштабный и жизненный. По правде говоря, я начинала его как шутку, а уже потом стала относиться серьезно. Следовательно, ему не хватает единства. Леонард говорит, что это очень оригинально. Как бы то ни было, я рада, что написала не «просто роман», и надеюсь избежать отныне подобных обвинений. Теперь я хочу заняться предельно обоснованной критикой и написать книгу о художественной литературе, что-то вроде эссе (но не о Толстом для «Times»). «Званый ужин у д-ра Берни»[747] – для Дезмонда. А потом? Хочу держать клапан закрытым и не позволять потоку идей выйти из-под контроля. В следующий раз напишу что-нибудь абстрактно-поэтическое, но не уверена. Мне в общем-то нравится идея биографий живых людей. Оттолин предлагает себя – ну уж нет! Мне еще надо разобраться с рукописью, написать великое множество заметок и отправиться в мир приключений – именно это я и сделаю завтра, когда мы с Витой пойдем прокалывать мне уши.

Июньская погода. Тихо, ярко, свежо. Благодаря «маяку» (автомобилю) я уже не чувствую себя запертой в Лондоне, как раньше, и могу представить свой вечер где-нибудь на вересковой пустоши или во Франции без прежней зависти, которую я испытывала, проводя прекрасные вечера в Лондоне. Хотя и Лондон постоянно притягивает меня, стимулирует, вдохновляет на пьесу, рассказ или стихотворение и не доставляет никаких проблем, если не считать, что приходится много ходить пешком. Сегодня днем я прогулялась с Пинкер до Грейс-Инн-Гарденс [парк] и увидела Ред-Лайон-сквер; дом Морриса[748]; представляла, как они проводили зимние вечера в 1850-х; решила, что мы не менее интересны; видела Грейт-Ормонд-стрит, где вчера нашли мертвую девочку; видела и слышала, как Армия спасения превращает христианство в шоу для людей; весьма непривлекательные юноши и девушки сильно подначивают друг друга и много шутят, полагаю, чтобы оживить действо; интересно, что они имеют в виду под «придите к Господу». Рискну заявить, что отчасти это эксгибиционизм; аплодисменты толпы; они побуждает мальчиков петь гимны, а продавцов близлежащих магазинов – заявлять во всеуслышанье о своем спасенье. Примерно с той же целью Роза Маколей пишет для «Evening Standard[749]» – собиралась сказать это вслух, но так и не сказала.

20 июня, среда.

Меня уже воротит от «Орландо», и я не могу ничего писать. Вычитала все гранки за неделю и не могу придумать ни одной фразы. Ненавижу собственную болтливость. К чему это пустословие? Еще я почти утратила способность к чтению. Вычитывая гранки по пять, шесть, семь часов в день, скрупулезно меняя то одно, то другое, я серьезно подорвала свой навык чтения. После ужина берусь за Пруста и тут же откладываю. Худший период моей жизни. Возникают мысли о самоубийстве. Похоже, другого выхода нет. Все кажется бессмысленным и бесполезным. Буду наблюдать за своим восстановлением. Думаю, мне все-таки нужно что-то почитать – скажем, о жизни Гете[750]. Потом наведаюсь к кому-нибудь. К счастью, Несса вернулась. Моя почва снова орошена. Возвращается способность думать односложными словами; немного чувствую грядущие перемены; ощущения подлинные; как будто мое физическое тело облачилось в некую мягкую удобную кожу. Я сильно нуждаюсь в Нессе, а она – во мне. Бегу к ней, словно детеныш к взрослому кенгуру. Она очень жизнерадостная, цельная, счастливая. Пустяки, которые раздражают других людей, Несса даже не замечает; ее счастье столь же надежно, как пара миллионов в банке. А как мастерски она управляется со множеством дел сразу; никакого беспорядка, отчаяния, беспокойства; никогда не тратит зря ни фунта, ни мысли; при этом Несса свободна, беспечна, воздушна, спокойна – невероятное достижение.