Читаем Дневники 1926-1927 полностью

2) Послать Груздеву «спешное» о корректуре и в нем <1 нрзб.>

3) К Егорову и в Охотничий союз в поисках егеря, может быть, к лесничему.

Организация поездки на весеннюю охоту. Хорошо бы поехать до распутицы: установить завтра с охотниками этот срок (если от 9-го ст. Марта (22) по 9 ст. Апреля (22), значит, две недели — и до Пасхи: неделю в ожидании пролета, неделя пролет, глухари, ток)…

До поездки, за две недели, надо прочитать весь роман, чтобы, вернувшись, сесть за отделку, т. е. с Мая, Июнь, Июль и к Августу сдать: за три месяца 5 листов. С 1-го Августа опять в деревню на охоту.


Перечитав сегодня письма с почты, пошел по городу с приятным чувством, как будто у меня душа маслом полита. Долго не мог припомнить, отчего же именно: в письмах все было среднее. И вдруг вспомнилось, почему: Смирнов ужасно хвалит «Кащееву цепь». Подумав крепко, я постарался снять масло с души: Смирнов такой человек, что, может быть, и врет, и пишет, чтобы выманить у меня рассказ для охотничьего сборника, который редактирует сам. «Кащеева цепь» писалась под таким давлением нужды, что не может быть цельной, ровной вещью, в ней, наверно, есть много неверного. Хорошо еще, если достоинства перемогут недостатки.


Купить непременно «Дневник» Короленки: сегодня я читал выдержки из этого дневника и мне мелькнуло, что как некоторым людям, служившим революции, пожинавшим лавры признания, тяжело было иго революции: да, ведь были, конечно, и такие, и какая должна была за то выработаться у них, у этих «честных, прямых», личина (Розанов о Короленке: «он, конечно, несколько сумасшедший»…).


10 Марта. Начало токования тетеревей.

Продолжается оттепель, был дождик. Дороги держат еще, но очень побурели. Снег без осадки зимой — теперь уже дрыхлый, зернистый местами.

Илья Мих. Старов говорит, что за Баркановым, проезжая, видел 2-го Марта на дереве 8 тетеревей, одна самка была на дереве, другие на снегу, и один петух чуфыкал на снегу, бежал и проваливался: токовал.


О молодом рябчике


Спугнешь выводку, молодой рябчик взлетит, зацепится за черешок орехового листа, лист повернулся и закрыл его. Я заметил, вижу, а он (хозяин) не видит. Смотрел, смотрел — плюнул. «Ну, скажи!» — просит. — «Скажу только с условием: не стрелять». Он согласился, я показал.


О лисице


Лисица мышкует на поле против леса. Я объехал ее, прижал к лесной дороге. Поставил на дороге лошадь, а сам обошел лесом к другому краю, утаился за деревом возле дороги и жду в расчете: лисица пойдет по дороге на меня, а если в другую сторону — там лошадь, от лошади повернет и опять на меня.

Лисица же пошла на лошадь, увидала ее, посмотрела, тихонечко подошла. Лошадь подняла голову на нее, глядит строго. Но я крепко ее привязал: чувствует повод, стоит. А лисица это все поняла: значит, в санях нет человека. Обошла она лошадь, к саням подошла, понюхала что-то, подняла ногу, оставила тут свою заметку и пошла себе… (проверить).


О неопределенной тоске


Бывает, усталый приляжешь, и побежит по сильным ногам поток здоровья, силы, разбегается по всему телу, голова ничего не думает, а в сердце тоска щемит совершенно отдельно от тела, такая тоска вроде чувства вины за свое здоровье и счастье как будто упрек в этой тоске… В такие минуты человек надвое, <2 нрзб.> свое счастье — отдельно лежит, и роковой ответ за других — тоже отдельно. А то бывает, мы все это знаем, во время веселья вздох вырывается. «Чего это вы?» — «Так!» И все продолжается. Вздох этот был тоже о <1 нрзб.> вине, за которую чем больше будешь радоваться, тем сильнее потом и поплатишься.


Еще об этом же:

обыкновенно причиной тоски бывает забытая своя вина в чем-то: что-то сделал не так и не можешь поправить. А то, бывает, уже не от себя, а через тебя, через твою душу проходит не тобою уже сделанное, часто это сводится тоже к своим недостаткам, где-то в бесконечности воспоминаний, чуть ли не утраченных.


Сознание собственного невежества тоже иногда проходит тоской, но только сознание: естественное невежество…

Поток жизни в берегах естественного невежества, встречая препятствия в образованной среде, сопровождается тоской…

«Знакомо ли вам чувство своей вины за других?» — «Сострадание?» — «Нет, глубже: сострадание естественно и немного эгоистично: оно начинается от страха: „а что если и мне так придется". Нет, есть такое чувство неприличия бытия, отчего… бывает еще: они могут быть, а я не могу и что я не могу, это значит: я виноват…»

И это не то. Я хочу добраться до возмущения неправдой, до зарождения такого чувства, которое человека вооружает, делает революционером, или… вот что это «или»? порождает чувство своей вины за всех…, за самый ход жизни, за грубость этого ствола ее продолжения (в трепетной красоте проводят короткую жизнь свою зеленые листики и умирают, а ствол продолжается).

Ах, эта стыдливость бытия, где же предел твой…


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары