Читаем Дневники 1926-1927 полностью

Волнение от разговора с N. не покидает меня, нетерпение новой встречи все растет, и эта встреча обещает ту сладостную соприкосновенность без конца в глубину, которая, вот именно я этого и боюсь, не перейдет ли потом в отталкивание, потому что всякая сладость физического ли порядка или преображенно-физического (душевного) должна же иметь конец, после которого и бывает всегда отталкивание. Но может быть, возможно, что эта встреча явится новым истоком творчества, около которого, быть может, я только стою теперь. Я на это очень надеюсь и потому в этом случае подойти крайне осторожно. Надо подумать еще, давать ли читать «Козла». Словом, надо взять этот материал в руки и обойтись с ним крайне хозяйственно, бережно. На первых порах надо будет определить: все ли тут свое и нет ли чего от испугу (от влияния «душеприказчика»).


Ефр. Павл.

Эта полная женщина удивительна по строю своей души, и недаром «дева» сказала, что она «правильная». Пока я с ней, она и не молится и в церковь не ходит, хотя я не препятствую: ей будто бы все некогда. На самом деле просто потому, что она удовлетворена, и, значит, молиться, просить Бога незачем. Но она знает, что когда пробьет час, она готова идти.


Встретил княгиню{61}, идет за провизией, потому что завтра новое Благовещенье и будто бы не будут торговать. Я ей сказал: «УКОМ приказал торговать». Но она все-таки пошла. Говорят, она религиозная, только я не думаю, что сильно: она для этого просто уж очень утомлена, детей много, мать. Смотришь на нее и понимаешь, почему истоком религии считается девичья душа.


Говорил с Григорьевым о бремени славы, что Бунин умел это нести. Вероятно, силы для этого дает заслуженность.


25 Марта. Новое Благовещенье.

Без ветра.

На рассвете выпустил на двор Кенту, поставил самовар, вышел. Утренник приятный, без ветра. На огороде у меня растут горы навоза. Оглядел навоз, кинул ласковый взгляд на половинку месяца и вернулся домой писать главу романа из быта Германии.

Тат. Вас. сказала об отце: он был неверующий, да, в этом все: не верил…

Вот бы что надо знать о любви: любить человека не стыдно и никому это не должно мешать.

Вопрос: от какого господства люди больше страдают, от господства интеллекта или чувства?


Вечер сегодня, вот вечер-то! я вошел в лес — вот тишина! только под валенками очень сильно хрустит вечерняя намерзь. Белый, такой белый снег, так чисто, и пахнет март морозом и солнцем. Светит заря. В это время всегда деревья, выступая узорами своих тончайших ветвей на небе, своими стволами, то слишком белыми, то слишком темными, деревья-то больше всего и обещают весну.

Много разного я надумал, наслаждаясь мартовским вечером, и еще больше пробежало не захваченных мыслью чувств. Вот я помню, мне показалось, что сошлись времена в один миг и все, что совершается, как нам кажется, на протяжении веков, то стало одним творческим коротким моментом, в котором мы все, в сущности, очень немногие разновидности душ, показываемся в различных сочетаниях, переменяем своих соседей, и эта перемена представляется жизнью и смертью.


Мне вспомнилось, как Т. В. спросила меня при первой же встрече строго:

— Вы живете с одной женщиной?

Я сказал, что с одной.

— Это хорошо, — сказала она, — я рада — и давно вы живете с одной женщиной?

Мне хотелось сказать:

— Да, это очень хорошо жить с одной, потому что, когда живешь с одной, то тем более страстно ожидаешь другой.

Но я подумал, удержался и ответил:

— Я живу с моей женой скоро 25 лет.


26 Марта. Роскошное, тихо морозное солнечное утро. В правом паху у меня сегодня почему-то давит сильнее, чем это бывает у меня (я думал всегда, что это последствия аппендицита). Вот бы не хотелось болезни! но что делать, надо быть готовым всегда и твердить на этот раз и помнить: «Да будет воля Твоя!» — это очень хорошая молитва.

Замечательно, что Т. В. говорила очень хорошо о смерти, о ее величии: это в духе чистого православия и против отца. Хоронить у нас умеют прекрасно.


27 утро месяца Марта. Солнце во всей славе над снегами. Мужики везут корову в санях, потому что по скользкому хрусту ей не пройти: вся корова заиндевелая. От Горького хмурое письмо: роман не ладится, хворает. У меня роман идет, настроен все время был так повышенно, что, казалось, нет конца силам. И вот второй день тупая боль в правом паху, и я весь потускнел. Да вот то-то и надо помнить, если хочешь свести счеты с жизнью песней победы, надо все свои верования испытывать на самом простом, вроде боли в желудке. Православие для этого создало посты.


Кажется, Розанов неправ, принимая, что православие презирает плоть. Напротив, оно старается сделаться хозяином плоти, может быть, и все православие можно рассматривать как методу овладения своей плотью.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары