Читаем Дневники 1930-1931 полностью

Браковка несимметричных пантов раньше казалась бессмыслицей, а теперь дознались, что несимметричность есть следствие какой-нибудь неисправности организма. Точно также боролись с бабушками, что они кормят младенцев соком свеклы, а теперь нашли витамины.


27 Июля (выехали в 9 у. в Посьет).

Мы сидели во Владивостоке в ожидании погоды, чтобы на островах можно было фотографировать оленей. И вот сегодня, отправляясь в Посьет, только что выехали мы из бухты, как оказалось, что везде солнце, и только во Владивостоке туман.


Вот европеец, он взвалит на китайца семь пудов, на старика, который согнется в три погибели, и никто не скажет ничего. Но если кто-нибудь, притом очень легкий, пуда в три весом, сядет на китайца, то все закричат возмущенно.


Однажды я сказал корейцу, приняв его за китайца, совсем простодушно: «Ходя!», а он обернулся и говорит: «шовиниста!» Ходя значит на китайском друг.


Выехали в Посьет, в 12 в. приехали. Ночевка на столах в канцелярии… Вчера приходил Борисов, автор книги «Тайна маленькой речки», и говорил, что жизнь лососевых на Д. В. подорвана. Раньше селедку иваси не ловили, при нынешних темпах и ее выловят. Белухе нет будущего: родит одного, ходит стадом, растет медленно — все уничтожат. Японцы ловят каракатицу и, вообще, иные объекты, если же рыбу, то далеко в море. Океан не глубок, истощимы его запасы у берегов.


Очарование островов. Вдруг туман. Несчастье <1 нрзб.> Д. В. плохо сигнализуются. Бухта Троицкая очень уютная. Рассказы пограничников: как захватили китайцев на лесорубке и проч. Ночью в 11–12 в. прибыли в Посьет. Ночевка на столах в канцелярии. Дураки или провокаторы. Концерт лягушек (китайский) и бухгалтер:

— Наши крепче!

Разговор о контрабандистах, национальн. — корейские шкиперы уводят катера, а русские нет: русским доверие. Ночь. Луна. Берег.


28 Июля. Залив Посьета. Сегодня мы смерили лист молодого маньчжурского дуба, и в нем оказалось 50 × 26 сантиметров. Муравей бежит по листу, и тот не такой как у нас, очень большой. Ничего нет нашего: вороны черные, галки пестрые, сороки голубые, дрозды синие. Хотел пчелу рассмотреть на цветке, и такое оказалось: ни пчела, ни оса, ни муравей. Муха села на лоб. «Ну, — думаю, — вот хотя мухи-то наши». Нет! Раз согнал, — вернулась, два — вернулась, после же двадцатого раза подумал, что, пожалуй, наша муха после двадцатого сгона побоится вернуться. А ночью русский человек, проходящий через Дальний Восток, уверял меня, будто необыкновенные звуки, похожие на фанфары китайского театра, исходят от лягушек.


Мы долго слушали. Моросил бус — нечто среднее между дождем и туманом. Бус был очень теплый, не мочил, и мы были, как в оранжерее, всюду сверкали ночные летающие насекомые, занятно было мысленно проводить линию от одной вспышки к другой и так следить в полной темноте за полетом светляка. Но своему деловому и недовольному соседу…


Утро 29 Июля. Дружба с бухгалтером (чай). Промыслы. Корейцы. Акула. Жара. В кустах пчела-муравей. Бабочка. Щитомордник. Купанье в море. Хозяин на коне. Кувасака № 40. Переезд по морю на о. Фуругельм. С <1 нрзб.> вверх по ручью.


30 Июля. Пауки. Распад. Ежи.

Ветер с юга — дождь, но сегодня слегка дует N, однако, слишком слабо дует, и перемены погоды нет: туманный дождь. Вся гора покрыта сетями пауков. Значит ночные летающие огни должны постепенно обрываться в своем полете. Несмотря на туман и дождь фотографировал пауков.

Вечером ездили на подкормку песцов до Кесаря. Песцы при виде лодки кричали и следовали верхом. Кровь на скале <1 нрзб.>: океан, камни, лишаи, губки, ежи, рак-отшельник, бакланы — выправлять линию природы. Бакланов не бить (хозяйство: бакланы, чистик, ары — недоступны песцам). Бакланьи глаза и глаза акулы: золотой венчик… Песцы перешли, потому что блохи заели (накопление нечистот). Прожорливость, жадность песца, нахальство: залез в форточку и лег возле шеи хозяйки, хотя тронь погладить, и укусит… Остров азалий.

Молодой баклан из гнезда на недоступной скале должен броситься вниз и, не учась, полететь.

Мышь очень вредна песцам, как промежуточный носитель ленточных глистов. Значит, нельзя мышей для корма.


Всю ночь луна, утро чистое, очень жаркое. После обеда туман и холод до ночи. Снимал песца-мать у Центр, под скалой. Эта мать после лова <1 нрзб.> часов в 8 плывет в море, за ней плывут ее дети, хвостами вверх, чтобы не замочить. Становятся на камни, она плавает и ловит сонную навагу, иваси и корюшку, дает всем по рыбке, плывет, и за ней они, хвостами вверх, чтобы не замочить.

Под вечер сегодня повела кормить <1 нрзб.> приплод, 9 штук неслось с криком, кусаясь, по пути присоединились пять из другого гнезда, а родители остались ругаться, т. к. путь к кормушке был через их владения.

В загородке, сидели-жили отдельно молодые песцы, дети квакуши-самца (мать погибла от заражения крови). Квакуша схватил большую рыбу и хотел передать ее своим детям (отдельно из опасения, что все они на него, и он при <1 нрзб.> поранит). Ему удалось подняться и отдать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное