Читаем Дневники 1930-1931 полностью

— Как я могу знать, какой, привалился к лошади, я толкнул, а он убежал.

— Глаза у меня были такие, что когда солнце садится, на востоке я вижу звезду.

Видел бархатное дерево, пахнущее мускусом. Кусочек лимонника — чай пахнет лимоном.


7 Августа. С утра хозяйка стала зазывать к себе капитана с «Менжинского» (надеялась заказать ему башлыки), но капитан пришел с боцманом, и нелегко было его попросить. Капитан рассказывал о том, что жена его была в 3-й степени чахотки, но он вылечил ее медвежьей желчью.

Потом пришел начальник поста, осторожный и корректный человек (впрочем, невредный). Рассказывал, что корейцы озлоблены были раньше русскими — заставляли их на себя работать, а когда почуяли свободу, умели ею воспользоваться.

В 4 ч. пришел пароход, в 5 — уехали.

Гамов — 18 верст длины и от 3 до 9 ширины — всего 55 кв. верст.

Катер, заваленные иваси. Спор: есть ли икра?

Примерные цены пантов в 1200 р.

Сбрасывание рогов с каждым годом раньше, значит, панты ранние и ценнее, потому что весенняя зелень дает целебность, и прохлада — успешней варка.


9 Августа. В субботу вечером приплыл с Гамова. «В общем и целом» хозяйство наше плохо, главным образом, потому, что каждый хороший хозяйственник несет на себе тяжесть социального груза. Так вот на Фуругельме отличный работник Чапурин имеет корову и молоко продает, на этой почве женщины, у которых есть дети и нет молока, подняли крик, и теперь Чапурин на волоске. Но тяжесть социального груза делается для простого смертного вовсе невыносимой, если к ней присоединяется тяжесть национального груза. Корейцы, живущие в СССР, люди с особенно обостренным самолюбием, потому что вынесли на себе казацкое рабство, к тому же, по-видимому, очень способны к самопродвижению в сфере интеллектуальной: всюду видишь корейца с карандашом в руке, с автоматическим пером, не раз приходилось видеть в простой фанзе корейца за пишущей машинкой. Притом все эти писатели в очках и даже те, у кого глаза нормальные, будто бы носят очки, так как очки придают вид учености. Эти кляузники, спекулирующие на шовинизме, вместе с социальными проходимцами, самолюбивыми недоучками, свое нравственное и умственное убожество прикрывающие классовым флером, являются главнейшим тормозом нашего хозяйства, едва ли возможно даже учесть, какие миллиарды растрачиваются в народном хозяйстве, чтобы пронести идею социализма в атмосфере этой, будто бы классовой борьбы, сколько идиотов создано из самых лучших людей и в умственном и нравственном отношении. В этом аспекте партийцы и беспартийные не представляют между собой розни: в борьбе с торжествующей, организованной мелкотой, те и другие в равных условиях.


Вечером, когда пароход прибыл в Посьет, после ужина я остался работать в кают-кампании. Вскоре стали проходить через комнату кают-кампании служащие парохода «Желябов» в соседнюю с кают-кампанией каюту-красный уголок, где все было устроено так же, как и везде в СССР. Вскоре началось собрание судового комитета, выступил кореец с жалобой на шовинизм русского, который его, корейца, обругал матерным словом. Русский стал защищаться тем, что он ругал его не как корейца. «Но у нас нет матерного слова», — говорил кореец. «А у нас есть, — отвечал русский, — я никакого дела не могу делать без этого слова, и кто плохо работает, ругаю всех одинаково: и русских, и китайцев, и корейцев».


Плохо спалось, кусала одна и та же муха, я сгонял ее, она назад, и когда прошло раз десять, мне стало казаться, что у нас так не бывает и эта муха особенная, уссурийская, существующая как реликт, подобно винограду, тигру. Я насчитал 67 возвращений одной и той же мухи, после чего уснул. (Посьет. Прилив и отлив.)


Трактор и соха. Соха наша погибла, но китайцы успели перейти к высшей (ручной) культуре. Европейская и китайская культура перед фактом размножения: люди и машины (то есть у европейцев машина, и с ней торжество цивилизации, у китайцев огород для себя, самосжимание: машина требует экспансии, а огород самосжимания).


10 Августа. У Трофима Мих. Борисова пробовали консервы тунца, пойманного на Фуругельме.

Чушка. Соф. Моис. не могла похоронить чушку в силу постановл. горсовета: только трупо-сжигающая станция. А она не может дозвониться. Явилась к председателю горсовета: «Придете домой — её не будет». Чушка дома. Сегодня с утра за… Является С. М. счастливая: дала китайцу 30 р., и он унес чушку на трупо-сжиг. станцию с обрати, запиской. Счастлива. Почему же она не закопала сама или не отдала труп китайцу раньше? Боялась соседа, который следит за ней весь день из окна.

На Дальвостоке китайские огородники производят все лето до осени такое множество красной редиски, что всех людей, красных по виду и на словах, а внутри белых, называют обыкновенно редисками <2 нрзб.>

Не в редиске ли дело?

С. М. — еврейка, доктор, бывшая, все понимает, но…


14 Августа. После двух тропич. дней опять «бус».

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное