Дневники: 1936–1941

[Добавлено позже] Первый час, вернее, поскольку сейчас 17:30, а об отречении объявили в 16:00, первые полтора часа нового правления238. Да, подумала я, глупо покупать пакетики в «Stags & Mantles»239 – поеду в Вестминстер. Автобус доставил меня в начало улицы Уайтхолл. Движение было перекрыто, и я вышла. Шум и топот. Люди шли в обе стороны. Толпа неплотная, движущаяся. Очень красивый желто-коричневый свет; сухие тротуары; уже горели фонари. Линии света на парламентской площади; силуэты зданий Парламента. Горящая лампа сторожевой башни. Со стороны Конной гвардии240 ко мне шла Оттолин, одетая в черное с белым, с красными губами. Она пресекла мой порыв сбежать. Мы развернулись и пошли дальше. Потом появился Боб Тревельян241. Мы трое стояли и разговаривали. Они сказали, что это ужасно… Очень грустно… Очень жаль*. «Он отрекся от престола?» – спросила я. «Нет, но говорят, что отречется». Никто не знал, отрекся он или нет. Волна тревоги… Большинству людей было одновременно и грустно, и стыдно, и тревожно. Боб покинул нас, но не раньше, чем промычал, хмыкнул и сказал, что Хоутри242 не такого уж и плохого мнения о герцоге Йоркском**. Потом мы побрели по желто-коричневой аллее. Смотрели на красивый резной фасад – какого здания? Не знаю. «Это окно, из которого выпрыгнул Карл Первый243, когда ему отрубили голову, – сказала Оттолин, указывая на огромные освещенные окна в обрамлении из белого камня. – Так мне всегда говорила мать». Мне казалось, будто я попала в XVII век и прогуливаюсь с одним из придворных; она оплакивала вовсе не отречение Эдуарда – люди сновали туда-сюда, – а казнь Карла. «Это ужасно, ужасно, – повторяла она. – Конечно, Портлендский244 рад, что король должен отречься. Бедный глупый мальчишка… Он никогда не держал себя в руках. Никто и слова поперек ему сказать не мог. Но бросить все это на произвол судьбы…». И все же на тот момент, насколько нам было известно, он еще ничего не бросил. «Все это», когда мы смотрели на изогнутую улицу, на серебристо-красных гвардейцев, выстроившихся на площади с парком и белыми правительственными зданиями позади, казалось в тот момент очень величественным, красивым, похожим на благородную и суровую аристократическую Англию эпохи Стюартов245… Но казалось, будто ничего не происходит. А Оттолин запланировала чаепитие, поэтому мы взяли такси.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил таксист.

– Нет. Не уверена… А вы что думаете?

– Я считаю, что он должен [отречься]. Нам не нужна дважды замужняя женщина, да еще американка, когда есть столько хорошеньких англичанок…

Мы разговаривали, когда мимо нас проехала машина с газетами и большим плакатом с надписью «Отречение». Она остановилась неподалеку, и мы с Оттолин были первыми, кто купил свежую газету.

– Первые минуты нового правления, – сказала я Милли246, стоявшей в дверях десятого дома, но она была взволновала, потому что пришел какой-то неожиданный гость – мужчина в пальто.

* Боб приподнял брови и, как обычно, говорил по существу.

** «Какой король? Ответь, прохвост, иль сгибнешь!»247

13 декабря, воскресенье.