Дневники. 1946-1947

Шахов сказал мне, что «Черный араб» сейчас бы не напечатали. – Даже, – спросил я, – и при моем нынешнем положении? – Пожалуй, да. – Но я не предлагаю теперь такие вещи, я пишу теперь, учитывая современность: пишу «Кладовую солнца». А если возвращаться к «Черному арабу», то лучше возвратитесь к Пушкину: явись сейчас Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов, никого бы не напечатали. И теперь классиков печатают с учетом их времени: учитесь писать у них, но пишите из нашего времени. Итак, суд неудачников – не суд. Судить надо человеку лично не заинтересованному.

На телеграф прошел инвалид, и кто-то кому-то сказал о нем: – Жив остался. И больше ничего не было сказано, а я подумал и спросил себя: – Почему же он остался? Не что «жив» остановило меня, а что к «живому» приставили глагол «остался». Все просто живут себе и живут год за годом, вперед и вперед, а он, этот инвалид, остался, он не движется – нет' он именно остался, хотя все его товарищи, убитые, куда-то ушли, и может быть, и теперь где-то идут там в другом мире, а инвалид остался и держится теперь среди живых, им подражая, с ними участвуя в жизни, не ушел дальше за героями в другую страну, а просто остался в живых. Как это страшно! С площадки телеграфа я даже поглядел в ту сторону, куда ушел инвалид, и в толпе узнал его: среди нарядных мужчин, среди рабочих, женщин, детей и стариков он шел с трудом на двух костылях: герой остался в живых.

Вечером первая гроза.

Приходил Родионов. Звонил министру Зотову: в воскресенье он приедет ко мне в Дунино устраивать пчельник.

Пришел поэт Яшин. Он считает себя моим другом, но не понравилась мне в нем подстерегающая, снисходительная к моему политическому сознанию улыбочка. Я привязался к чему-то и разнес его в пух и прах. Вспомнилось! он высказал свое мнение о моей эволюции от «Жень-шеня»

515

до «Кладовой солнца», от одиночества до <зачеркнуто. коллектива> демократизма. Я ему доказывал, что одиночество в «Жень-шене» есть только литературный прием, как в «Робинзоне» кораблекрушение, а что сущность «Жень-шеня» есть жизнеутверждение.

16 Мая. И хорошо же, наверное, на воле после грозы и дождя! Завтра едем!

17 Мая. Увожу от Вани машину в Дунино. Завтра туда к нам в гости приедет министр Зотов. Решаем вопрос, отдавать низ дома под пчеловодство Родионову или монашкам для коровьего дела. Ляля бушует, и шум от нее ужасный.

Доехал до Кунцева, сломалась полуось. Безвыходное положение: на месте нельзя разобрать задний мост, нет дефицитных частей, и на буксире ехать нельзя без колеса. К счастью, дорога (Минское шоссе) на особом положении. Автоинспектор прислал мастеров из военкомата, на место колеса подвязали бревно. Два великолепных шофера работали до ночи, сменили два подшипника, полуось, два чулка, и все стоило 1000 рублей (недорого). Поняли все грехи Вани, и решено с ним покончить, а иметь дело с Игорем (Кунцево). Пассажиров своих, Map. Алекс, с Агашей, отпустили, они сели на железную дорогу и отправились смотреть мою дачу. Ночевали у Игоря. У него ночевал его гость, который приехал из Баку покупать радиоприемник.

18 Мая. Липы распускаются. Поет соловей. Приехал благополучно в Дунино.

Дела с печником, штукатуром и жестянщиком.

Вместо министра приехал Родионов. Дал ему согласие на устройство пчельника у себя.

После обеда часок вздремнул и проснулся как будто в Хрущеве: сколько в жизни ездил, искал, а в конце концов оказалось, искал то, что у меня было в детстве и что я потерял.

516

«Надо» есть то самое, что требуется для получения права на личное «Хочется». Так мне постоянно говорят: – Вам это можно, вы заслужили.

(Раиса даже говорила, что я заслужил брать от женщин все, что мне хочется. И я, грешный человек, подумал об умирающем царе Давиде.)

19 Мая. Майские холода продолжаются, ночью был мороз. Рожь растет и не смотрит на мороз, остальное все замерло. Липы только-только распускаются.

Трясогузка – холодная птичка, кокетливая француженка с черным фартучком на сиреневом платьице, худенькая, стройная. Любит котенка дразнить. Прошлый год играла с Жулькой (Жулька воду не любит), топила ее в реке. Нынче играет с Норкой и «водит ее за нос» по пашне, пока не высунет язык: вероятно, у нее гнездо, летает возле самого носа собаки. Раиса, художница, вылитая трясогузка, так играет со своими моделями.

Однажды я пошел, а Ляля осталась дожидаться меня на дровах. Норка пошла за мной и оставила Лялю. Я подумал, что Норка больше привержена ко мне. Сегодня Ляля пошла, а я стал дожидаться ее на бревне. Норка пошла за ней, и я понял, что Норка не меня предпочитает и не Лялю, а любит движение и за тем уходит, кто из нас движется. И я подумал еще, что нечего винить женщину, которая оставляет застойного мужа и выбирает себе того, кто скорей движется.