Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Раиса рассказывала о какой-то своей родственнице, девушке за 30 лет, начинающей вянуть. Ей надо было во что бы [то] ни стало найти жениха. Но как его найти, как подойти к этому девушке, если это до смерти надо. На семейном совете решили ее отправить в Крым: там будто бы в какой-то здравнице делается это очень просто. Так поехала девушка. С ней там познакомился пожилой инженер, стал ухаживать и весь месяц очень корректно всюду ее сопровождал. Когда приехали домой, оказалось, у инженера большая семья, но он продолжал иногда [приходить] в гости пить чай. Тем все и кончилось.

506


Помню, как в Берлин приехала и поступила в университет молодая, белокурая, гибкая, живая девушка. Русские студенты ее сразу заметили, и она объявила всем открыто, что ей досталось от родителей хорошее имение, и теперь она приехала не учиться, а искать себе жениха. Мы все, и я, конечно, помчались за ней. Это был месяц какой-то вихревой гонки, только и помнится, что лифт неустанно то поднимался, то опускался. Не прошло и месяца, как из этого собачьего гона вышла белокурая помещица под руку с очень красивым и стройным новым помещиком. А мы все возвратились, поджав хвосты и облизываясь, в свои аудитории. Теперь через полстолетия думаю, что у этой девицы, скорее всего, даже и не было никакого имения. Но какая смелость! такой девице и не нужно никакого имения.

8 Мая. Золотой день. Заметно зеленеют березы. Художник сказал, что Золотой день в полном смысле слова бывает у березки только один.

Таня красива, но так высока, что казалась недоступна: где найдется мужчина выше ее, а если не выше, то какая тут пара, а без пары во внешнем виде поди-ка еще найди там внутренний лад: ведь каждый будет нарушать его мыслью про себя: «Какая это пара!» Но испанец Педро хотя и маленький, но такой живой и смелый бегает возле нее, стараясь чаще и чаще наклоняться к земле и вовсе снижаться до положения четвероногого. Забавляясь, Таня кидает еловые шишки моей собачке, спаниелю. Нора бросается, и умный Педро, стараясь выйти из сравнения с человеком, бросается за Норой, и Таня, высокая русская красавица, милостиво хохочет, загадывая, кто первый словит ее шишку, испанец или же спаниель.

Вспомнились Краевские, поле ржи, озорная тропа и мы с Людмилой. – Ваш двоюродный брат Игнатов бездарен, а вы? – Что я? – Вы талантливый...

9 Мая. День победы.

507


Вчера художник сидел за этюдом от завтрака до обеда и на глазах его куст оделся – вот какой вышел день. Сегодня березовая свадьба (вчера девишник): ветер поднял золотую пыльцу, и роща стала как в тумане.

Я опустил свои вожжи, и мой конь пришел в общество гуляющих во главе с испанцем Педро.

Помню, на этом самом месте, где мы сегодня сидели, лежали, пели (в девишнике березовом), я спрятался весной от группы отдыхающих в кусту можжевельника в паническом страхе за свое одиночество в лесу, в глубочайшем презрении к стаду этих баранов, нарушающих божественную тишину леса.

Теперь же, когда я сам вышел к ним, мне стало так спокойно, так светло и просто на душе, что я сам стал своим хриплым голосом подпевать испанцу и любоваться пучком фиалок в волосах моей художницы. Испанец тренькал голосом, подделываясь под гитару, и ни он сам, и никто из нас не думал о его трагическом вопросе: почему он, революционер, перенесший пытки от врагов с подгоном щепок под ногти, потерявший семью, не может поехать к себе на родину в Испанию?

Мы шли в полнейшем равновесии душевных сил человека и обнимали собою природу, и природа ответно обнимала нас.

Вечером тоже я присоединился к игре моих врагов, так долго не дававших мне работать, стал играть с ними в детские игры, и враги мои превратились в друзей.

И еще мы играли в короли, и милые женщины называли меня Мишей.

После, ночью, мне вспомнилась вся моя жизнь в такой же борьбе одинокого человека с обществом за свою личность с последующим признанием: признают тебя, и ты чувствуешь себя победителем.

Так и теперь: это что я мог сегодня в майский день подпевать гуляющим – это моя победа, а когда в ужасе прятался от них в кусту можжевельника, – это была моя борьба за себя.

508


Я даже и больше понял: понял я самое трудное, как это можно любить врагов своих. Для этого нужно победить в себе темные силы, мешающие утверждению собственной личности, своему творчеству, – победил, выразил это понятно, и прежние враги поют вместе с тобой испанскую песенку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары