Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Итак, Царь природы есть личность человека, т. е. монада сознания, высшего добра. На пути завершения сознания царь природы обретает силу (делать орудия) познания добра и зла. Этот путь мы знаем по книжкам, его называли «прогрессом».

Но теперь оказалось, что вместе с ростом сознания прогрессирует и зло, во всяком случае, не меньше, чем добро, и что личность человека вовсе не определяется степенью развития сознания как познания добра и зла.

Значит, в повести надо непременно изобразить то качество Царя, которое дает выбор силы, действующей в 

535


сторону добра. Б этих целях следует пересмотреть позиции наших коммунистов, понимающих свое дело именно как дело добра. Нравственное самоопределение коммуниста в мире именно в том и состоит, что он в борьбе добра и зла (борьба классов) определяет себя как борца за добро. И в атомной энергии он является рыцарем добра против разрушения.

Женщина достаточно знает слабости мужчины, но совсем неспособна понять его в том, в чем он силен.

<Приписка: Есть исключения, редкие, как редко наше прочное счастье. Наши отношения с Лялей – такое исключение.>

Мужчина для Женщины такая же загадка, как и она для него. (Тагор «Дом и Мир».)

– Я сам для себя – тайна, и потому-то меня так влечет к самому себе. Узнай я себя когда-нибудь до конца – я бы со всем покончил и нашел блаженство покоя («Дом и Мир»).

– Ибо мужчина когда получает – дает; а женщина когда дает – получает.

5 Июня. Мои именины. Москва.

Ветер не утих, но небо ясное с утра. Ночь плохо спал: первое, это что Ляля расстроилась на ночь из-за матери... Второе, начитался Тагора «Дом и Мир», нечто вроде «Мир как воля (зло) и представление» Шопенгауэра. А еще мучила меня моя неудачливость: сценарий провалился (а сколько работы!), попробовал удариться в охрану природы – уверен, что провалюсь. И «Канал» теперь надо писать в упор на тему советского оптимизма...

Надо помнить, что личность может теперь пробиваться лишь в условиях коллектива, каждому теперь надо освоиться со своим коллективом, как осваивается корешок семени в темноте почвы. Это вовсе не значит, что «с волками жить – по волчьи выть», освоиться надо лишь внешне,

536


развить этим себе осязание летучей мыши, которая может летать в комнате с частыми проволоками, не задевая их. Так все живут, все летают, но увы! – летают только внутри этой комнаты. Вот в том-то и «увы!»: летать научишься, но из комнаты заключения не вылетишь, и руки опускаются, и начинаешь подумывать, не покончить ли с мечтой о вылете из круга принудительной добродетели и не заняться ли обработкой конца своего (жизнеописание) и сборами в последнее далекое путешествие.

Молюсь на крест купола, с которого ветер давно унес все железные листы и осталась только сетка из проволоки. А там налево за баней виднеется крыша какого-то дома, и от нынешнего ветра на ней шевелится каждый листик, время от времени даже дыбом встает и так держится, падает, гремит и гремит, повторяя: Господи, дай кончину живота моего...

Дальше мои именины пошли неожиданно хорошо, благодаря Барютиным: устроили великолепный пирог и, самое главное, наполнили сами праздником время. Посыпались шоферы, подготовили машину, и даже ужасная погода стала к вечеру улучшаться: ветер стих и потеплело. Какая молодец Ляля! Такая мать на руках! и такую выдержать борьбу за своего Михаила и завоевать таких друзей, как Барютины, пожалуй, даже и такую прислугу, как Map. Вас. Любуюсь ею и горжусь.

Вчера знакомился со Спириным, чувствую в нем парня неглупого и очень современного, но с какого конца ни затрону современную беду – все не по нем. Наконец, говорю ему:

– А этот круг коллектива, обнесенного тыном с колючей проволокой, и сам на колу на короткой веревочке. Кажется, что бы только ни сделал для того же коллектива, но попробуй! и сразу вырастут вокруг тебя штаты, и все начнут твою идею трепать до того, что тебе самому она опротивеет, и ты сам рвешь на себе волосы, что пожелал всем добра...

537


В этот раз мой прицел был верным, в самую точку. Спирин сказал:

– На это я вам скажу... Раз уж мы решились быть откровенными: да, да! Я вам удивляюсь, как вы решились на это, но я готов ответить вам.

И он рассказал историю своего комсомольства, т. е. воспитания себя в духе жертвы собою для общества.

– Так нас воспитали, а подите вот с этим теперь жить.

– С этим чувством жертвы, с готовностью все отдать для других.

– Да, да! вот с этим самым. И не проживешь! Время переменилось, и ты уже отстал, и смотреть на других, как они успевают, противно.

На этом разговор оборвался. Спирину теперь лет тридцать.

После с Володей я стал развивать мысль Спирина на своем опыте. Я ведь тоже был коммунистом в XIX веке и за границей от этого родного угара стал приходить в себя и мало-помалу сделался тем самым, чем должен сделаться Спирин после своего комсомольства. И так стало понятно нынешнее время после жертвы народа в войне: время жажды личной жизни, раскрытия своего жертвенного опыта в образе личности.

Володя мне тоже говорил:

– Вы-то разве в этом один?

Ум животных. Коза.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное