Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Погода и благодарность – родные: одна родилась в природе, другая – в душе человека. И чувство гармонии в душе человека вышло из благодарности, и в этом открылся человеку Бог.

И вот в это чудесное утро благодарю тебя, Боже, за чудесные темнеющие стручки акации с ее маленькими птичками, и нагруженные подарками для белок еловые вершины, и за всякую вещь, переданную человеку от человека, за стол, за табуретку, за пузырек с чернилами и бумагу, на которой пишу.

Человек – это мастер культурной формы вещей. На низшей ступени лестницы этих мастеров стоят те, кто ничего не вносит своего, а возвращает талант свой в том виде, в каком он его получил от хозяина. На высших ступенях располагаются те, кто всю душу свою вкладывает в творчество небывалого, и очень возможно, что об этих-то людях и говорится в Евангелии, что они полагают душу за других и что нет на свете большей любви, и всякая любовь, не имеющая такой благодати, есть принудительная добродетель.

Я живу в условиях принудительной добродетели, а ищу благодатного творчества – вот все мое положение.

Приезжал Лева перед своей командировкой в Астрахань и, как полагается, выпрашивал на дорогу денег. Удержался и не дал: не все же давать.

Маленькие вещи у нас давно пропадали, а тут вдруг все разом: пропал спиннинг, пропал бидон с автолом, все гвозди, штаны. Открылись глаза на Аню, и очень похоже, что она хочет удрать от нас с отъезжающим капитаном (ему нужен автол). Остается и тут порадоваться тому, что догадались и вещей украдено не так уж много.

609


8 Августа. Ночью немного моросил дождик, днем жарко. Липы так рано начали желтеть.

Закончил и прочитал Ляле «рассказ о вечном рубле» из «Царя». Было хорошо, а главное, впервые начал показываться Зуек, каким я его знаю в себе, и является полная надежда, что удастся вполне утопить символ в воссоздаваемой жизни (т. е. воплотить «будьте как дети» в жизнь).

Вижу грех мира, как в зеркале, в лице каждого ребенка и только в себе самом знаю и люблю то дитя, о котором сказано: «будьте как дети».

Раиса кончает четвертый мой портрет, и я точно заметил момент, когда у нее поэтический свободный вымысел уступает место живописной необходимости. Это случилось в четверг, когда я сидел подавленный и напряженный, а она вздумала на портрете открыть глаза. И как только она открыла глаза, появилась в лице моем жесткость, та внешняя моя жесткость, не соответствующая внутренней мягкости. С этого момента живопись пошла неверным путем и портрета не будет и быть не может, потому что «жизнь» пропущена.

Чувствую и знаю большую силу воли в себе относительно себя, но совсем нет у меня воли относительно прямого воздействия на других (могу себе все приказать, но людей могу только или просить, или орать на них). Вот «пустыня» и есть лаборатория личной морали.

А «партия» есть начало, противоположное «пустыне», она есть лаборатория морали общественной.

Пустыня питает «я должен» (ich soil) в отношении себя, партия «я должен» (ich muss) – в отношении общества.

Отсюда и расходятся исторические линии власти церковной и власти государственной («пустыни» и «партии».)

Пустынник в долине <приписка Олег>, и к нему спустился с гор член партии <1 слово вымарано>, и они беседовали всю ночь. Вот где концентрация смысла нашего времени.

610


Тезис – партия – это muss, антитезис – пустыня – soil. Синтез: личность общественная, т. е. ich soil – то, что ich muss, т. е. я должен сознать необходимость, поступить в партию и таким образом сделать ее своей пустыней.

Ляля правду сказала сегодня: – Тебя, Миша, только за одну детскую правдивость твою пустят в Царство Небесное.

Вот эта детская правдивость и заключена в мотивах, движущих моего «Царя». Мне лично самому хочется превратить партию в свою пустыню, и сомнения мои, напишу или не напишу, именно и относятся к возможности войти в партию (т. е. в комплекс общественно-моральных требований нашего времени), оставаясь личностью (художником слова и христианином).

Я поставил этот вопрос на обсуждение, и оказалось, что все наши христианки тоже, как и я, способны приказывать себе и бессильны в отношении ближнего и что культура личного начала в такой мере, скорее всего, свойственна именно православной церкви (Востоку).

Ляля сказала, что такой уклон религии в сторону личного начала не отвечает Евангелию, где «погубить душу за ближнего» считается высшей моралью. Этим она бросила камень в дело Зины, которая отделалась от «погибели» души своим молитвенным даром (т. е. тем, что у Пушкина в отношении дела декабристов было поэзией и у меня «сушением сырого полена для Авраамовой жертвы»*).

Зина отвечала, что и она сама на пути к обретению молитвенного дара, и Пушкин в поэзии, и Миша в сушении полена не избегают пагубы души за друга, они всегда готовы, но спасаются исключительно «милостью Божией».

Вопрос: – Зинаида Николаевна! скажите, положив руку на сердце, Вы сознательно укрылись от костра Авраамова (жертвы)?

*См. запись от 15 Июня.

611


Вопрос: – Михаил Михайлович, раньше скажите мне сами, почему вы-то не сгорели на этом костре?

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное