Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

В профессии нам дается задача преодоления необходимости и средство к этому – поведение, т. е. отношение к своему таланту с прилежанием и вниманием.

У Раисы движение в профессии идет за счет служения семье, причем формальное служение в смысле борьбы за существование остается, а душевное прикосновение исчезает. В душе торчит вечное «как?» художника, а дети,

617


перекидываясь с предмета на предмет, требуют непрерывного внимания к себе. Остается, как она говорит, найти гувернера, сдать ему черновую работу воспитания, свои же встречи с детьми делать праздниками. В моей жизни было просто: мать работала, мы росли... В церковь таскали, погнали в гимназию. Но были праздники...

Ляля уехала на свидание с Фадеевым.

В мыслях у людей бывают сомнения, предваряющие утверждения: человек сомневается лично, а к людям приходит уже со своим утверждением. Так точно и в жизни у людей бывают постоянно несчастья, и сильные люди переносят их легко, скрывая от людей, как сомнения. Но когда после неудачи приходит радость, то кажется всегда, что эта радость нашлась не только для себя, а годится для всех: и радостный, счастливый человек бьет в барабан.

Так, сомнения, неудачи, несчастья, уродства – все это переносится лично, скрывается и отмирает, а утверждения, находки, удачи, победы, красота, рождение человека – все это сбегается, как ручьи, и образует силу жизнеутверждения.

Когда я открыл в себе способность писать, я так обрадовался этому, что потом долго был убежден, будто нашел для каждого несчастного одинокого человека радостный выход в люди, в свет. Это открытие и легло в основу жизнеутверждения, которому посвящены все мои сочинения.

Покупка двух коз определила мое сознание. Огород, ягодный сад и две козы с травосеянием на половине участка могут вполне дать минимум средств существования и создать минимальные условия независимости от литературных гонораров.

Второе утверждение – это что я могу теперь устроить жизнь свою с Лялей, как ее надо было устроить с самого начала, и больше для нее, чем для себя. Надо было взять одну Лялю, а тещу оставить, где она жила, на Тишинском, и помогать ей. Теперь я это сделаю: теща будет жить на

618


Лаврушинском, в санаториях, но здесь будем жить только мы с Лялей, и если она не захочет, то пусть живет с матерью, я же здесь буду с Макридой и козами. Но я знаю, Ляля захочет.

Ближайшие дела:

1) Добыть дрова на зиму. <Приписка: Сделано 25 Августа>

2) Отеплить летнюю кухню и весь дом.

3) Проверить страхование.

4) Осенью сделать посадку ягодных кустов и плодовых деревьев.

5) Подготовить участок для травосеяния.

6) Осенью спилить сухие деревья и подготовить материал для маленькой летней дачки на берегу реки (или ремонта у Домаши).

7) Навязать для коз 400 веников. <Приписка: Сделано

8) В Москве достать сухой штукатурки на кухню. Лялина ужасная нервозность исчезнет, как только она будет жить здесь одна со мной.

9) Поехать в Москву с Вас. Ив. и купить все столярные инструменты.

13 Августа. Серия жарких солнечных дней, выходящих по утрам из тумана, продолжается.

В глазах честного коммуниста Мартынова я увидел пионерскую линейку и пошел (вчера) смотреть спартакиаду в пионерском лагере. Увидел множество детей и смотрел долго в их глаза. В этих глазах большею частью я узнавал родителей этих детей, чаще мать, но иногда и отца, узнавал невиданных мною людей в законченно-бытовом обличий на фоне щемящего чувства греха. Редко встречались глаза у детей свои, без отношения к родителям, и тогда становилось радостно и приходило в голову, что все искусство наше образуется вне рода, неожиданно вразрез с наследством родителей

Пионерский парад был зеркалом всей нашей жизни, представляющей на поверхности общественно выученного,

619


механизированного человека с глубоко спрятанными в себя личными чувствами. Мы, взрослые, научились хорошо жить про себя, и русскому человеку, может быть, и полезно пройти эту школу. Но раздвоенный ребенок в механизированной общественности с затаенной личной жизнью – явление тяжелое и даже страшное, и душа вопит: отпустите из плена наше дитя!

С другой стороны, когда разумно подумаешь, то детям в пионерском лагере предоставлено все, о чем мы когда-то мечтали в гимназиях, и даже больше, чем мечталось тогда!

Вот и разберись теперь!

В связи с этими впечатлениями встает мой Зуек, ребенок, пришедший в разум «Царя природы». Ясно, что дальше нашего немца-пионера в этом не пойдешь. И если надо изображать «Царя», то этот Царь будет тем нашим внутренним ребенком, о котором сказано: «будьте как дети».

14 Августа. Вчера к вечеру день замутился, солнце закрылось, ветер подул, стало прохладно. И казалось, кончились роскошные дни с утренними туманами. Но сегодня опять пришло солнечное утро. На западе, однако, растет полоска облаков, и чем кончится это?

<Приписка: Кончилось по-вчерашнему, ветром и холодом.>

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное