В христианском аскетизме отказ от личных желаний есть личное дело: сам человек отказывается, и вот именно тем, что он остается сам (в Боге), он тем самым сохраняет свою личность. Таким образом «свобода» есть рабочая ценность понятия «Бог».
В коммунизме то начало, которое у христиан есть Бог, - у них это общее материальное благо, питающее всего человека, распределенного в пространстве и времени. В этом общем благе заключается все естественное богатство, все орудия производства.
Двойственность в коммунизме: принципиально индивидуум заинтересован в коммунизме материально: так жить ему легче, лучше. Но это идеал, а путь к нему - отказ от
Выходит так, что коммунист, имеющий идеал благополучия земного человека, для себя должен отказываться от
всего материального и отдавать жизнь свою на благо будущему неизвестному человеку (предполагается, что этот будущий человек достоин принесенной ему жертвы).
Двойственность в том, что материальное благо будущего человека достигается идеальными средствами, т. е. жертвой личными желаниями во имя общего материального блага. На этом пути личность человека, этот идеальный мир должен оскудеть (он идет в жертву).
Спасением на этом гибельном пути является то, что люди не знают, что делают, что выходит совсем не то, о чем говорят.
И наш коммунизм, может быть, является лишь какой-нибудь парадоксальной формой борьбы человека за идею единства человека в пространстве и времени. Тем более, какой разговор может быть о принципе коммунизма, когда изображаться будет самое переживание.
Анна определяется в удивлении перед легкостью того, что называется героизмом, и подавленной, и растерянной перед сущностью обиды (ее чекист).
Впал в последнюю лень (через болезнь) и теперь уже начинаю лечиться не от болезни, а от лени. Еле доплелся до леса, но там ожил и успешно учил Жульку.
Созревает план взять себе всю семью Николаевых, но, конечно, после испытания. На днях заберем В. С., покажем ему строительство в Поречье и там оставим. Через какой-нибудь месяц определится его работоспособность, и если все хорошо, то предложим взять к себе на зиму в Москву или же определить внизу в Дунине, купить им корову, поросенка и кур. Они будут стеречь дачу, машину,
ходить за животными. Потом выясним - сколько нам, сколько им.
Озеро-слезы.
Акуловское искусственное озеро в народе называют «озерослезы» за то, что на дне его осталось три села и что работали над ним заключенные. Но сегодня озеро сияло нам совершенно, как естественное, и как будто не было тут никогда пролито слез.
Так везде и всюду природа в существе своем не «равнодушная», а скорее «сама по себе», но, конечно, бывают и совпадения: хорошо нам - и мы там видим хорошее, плохо нам - и видим слезы, даже в озере.
Заругали мы Пушкино, а вот как хорошо в жаркий день сияет Акуловское озеро! Ищут лучшее место в юности, когда верят, что на хорошем месте и сам станешь хорош. Когда же юность проходит, то и вера в лучшее место проходит, и каждое место кажется прекрасным, если самим хорошо. Так вот и бедная Ляля, считавшая лучшим местом на свете Кавказ, сегодня признала лучшим местом на свете Московскую область и в Московской области Дунино.
Но есть тяга в природу, исходящая из совсем другого источника, чем юношеская вера в лучшее место.
Нас манит в природу какая-то гармония всего существа, которая при нашем приближении, однако, исчезает, если только мы сами не забываемся в действии (бесполезная пахота Льва Толстого и полезное Мичуринское садоводство).
А что же это нас манит, откуда гармония? Думаю, что манит нас со-творчество, в котором находятся все живые и
неживые существа мироздания. Тем или другим способом мы стремимся примкнуть к нему.
Другой вопрос, почему Байрон, Толстой, Лермонтов, Пушкин -все эти наши учителя изображали распад высшего существа (человека) при соприкосновении с гармоническим естественным порядком. Почему разрушитель, осквернитель, но не богочеловек, пребывающий в сотворчестве с Богом.
Засуха, жарко. Картошка еле-еле показывается. Поле сухое белеется. Прилетал грач и, видимо, вдруг наткнулся на массу червей. Не для себя прилетела эта грачиха: слышно и здесь, как орут молодые грачата в ожидании матери. Но что делать? Она не может взять сразу и унести всю россыпь червей. Нечего делать, ей приходится клевать червей самой. И она клюет, слегка издавая тот самый звук, какой издают грачата в ожидании червя. Клюнет и крикнет, клюнет и крикнет. И отчего-то становится жалко грачей.