Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Судьба муравейника (как вышли муравьи... и как их залило: узнать у биологов). Слепые кроты. Белка - хвостиком вверх. И так в вечернем солнечном луче план общечеловеческий - и как звери все к «своим», так и люди когда-то сбились. Физический план: то дерево и вокруг него и на него все. Судьба муравейника: всем спасаться на дереве... По этому дереву ящерицы. На этом дереве белка, куница. Итак, в вечернем солнечном луче план обиды человеческой - и как звери все «к своим», так и люди когда-то сбились.

Животные в наводнении, люди в революции. Революция людям была как наводнение. И те, кто начинал ее и действовал, - шли от обиды. И те, кто терпел, получил ее вновь. Революция с далеких времен Пугачева и Разина шла как весной наводнение, срывая плотины государственных сооружений. Она шла от обиды народной и выгоняла людей, как выгоняет вода животных из их личных норок и гнезд. Эти люди не считались со знамением времени и законами, охраняющими их личное существование, считая и законы всего человечества.

22 Июля. День опять простоял в красоте, только под вечер подкатила грозовая туча, обошла нас и вечер опять просиял. Приезжали Барютины. Катерина и Николай. Говорили о Рокоссовском, что вот «обиженный», который

220

сумел так победить себя в обиде, что победа его над собой для всех стала победой над немцами.

Как у животных: личное спасение - к своим на общее дело.

Поиски человеческого плана в «Аврале»: эта плотина, преградившая могучую реку Выг, была сделана не только из земли, песка, гравия, камней, не просто это были ряжи, или корзины с камнями, перерезавшими реку. Это был труд человеческий и в труде, как в воде, сливались каплями люди. Где-то в той общей плотине был участок Артема... вторая родина: катушка в два года, и тут надо расставить людей в том же порядке «к своим», как у животных у того дерева в вечернем луче: и тут дать четко то человеческое, чего нет у животных. Показать аврал человека в ином свете, чем аврал у муравьев. У животных «свое» только в роду своем, а у человека свое -в чем? Основное: дать отличие человеческого аврала от муравьиного. Чем отличается человек, умирающий для общества, от муравья? Аврал и война - одно и то же (на миру и смерть красна). Мы не знаем только, как погибал муравейник за общее дело. Если бы мы знали. Но мы не знаем этого о муравьях и считаем, что делают они это бессознательно по инстинкту. А про себя мы это знаем и называем это человеческим сознанием, изучаем, записываем, исправляем. Как на этой плотине делался свой личный участок, где каждый обошел свою обиду личную, и он стал ему второй родиной.

Психология «Надо» в лице Сутулова. Показать, что это «Надо» чекиста вышло тоже из обиды: что решился делать и надо держать. И

каждый, строя вторую родину, находил свое «надо» в плотине: в отношении себя - желание увидеть первую родину, и в отношении участка - надо держать.

Каждый человек находил другого человека, которому рассказывал о себе, и так люди от человека к человеку все знали о себе. И вот мы знаем, что когда заревел по радио «Аврал», инженер Маслов пришел в себя и ясно представил себе (изображение), и вышел с готовностью, если надо, умереть за общее дело, «как за свое».

221

Итак, плотина растет и крепнет в обход личной обиды. Герои: кто - Рокоссовский?

Валек не был таким: у него ничего не было. Но все общее дело и законы революции ему были не по нем. И он до тех пор это говорил вокруг себя очень резко, пока в этом не увидел вред, и человек разделился надвое: его «сам по себе», его «хочется» осталось при нем в себе, а его Надо действовало на него со стороны. Сам по себе в своей жизни он вертелся вокруг себя и жужжал против всех, как кубарь, но тоже по тому же самолюбию делал отлично то, что ему надо было делать.

NB. Был обиженный человек и вертелся на оси своего обиженного сердца, как маховике без трансмиссии. Однажды луч разума, точно такой же, как в живой природе луч света, осветил его неохотное дело, и в голове его родился план. Тогда вся его душа, как живая вода, бросилась на план, как на берег, и стала его размывать. И, размывая этот план, стала как вода намывать на другом берегу. Это новый план ясный, совершенный, как будто смысл не в личной обиде, как будто после того ремень был перекинут с его маховика на шкив, началась жизнь, не похожая на прежнюю: Аврал!..

У реки было два берега - один природный, подчиненный закону тяготения: один камень давил на другой, нижний следующий камень давил на оба нижних, и так, чем выше, тем сильнее давление. Ничего между камнями расти не могло. Только на камнях - корни сосен. Другой берег был намывной. Вода била в тот мертвый берег, отрывала от него мельчайшие частицы и намывала на другую сторону. Эти мельчайшие частицы, соединяясь, оставляли между собой место для влаги и воздуха. Ветер-сеятель приносил семена, и живой берег покрывался цветами и лесом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное