Дневники. 1946-1947

Вот почему Зощенко и Ахматова приносятся в жертву коллективу.

Итак, значит, есть две правды: большая правда вечного, где не женятся и замуж не выходят, и малая правда жизненная, правда движения жизни во времени...

Перцову.

Дорогой Виктор Осипович, прочитал Вашу статью о себе и вдруг понял Ваш визит ко мне с поздравлением рождения «Кладовой солнца». Вы действительно искренно обрадовались рождению моей сказки, я же думал, что

254

Вам нужны от меня лишь материалы.

Кроме всего приятного для себя лично, я усмотрел в статье некий Ваш «перец», который мог бы Ваши последующие статьи сделать еще более ценными для всех нас. Вам надо вплотную стать к материнской служебной природе нашего времени Mater, извлечь из нее сознание то, что сами агенты нашего времени делают «научно» (между нами: бессознательно). Находясь в тесном общении с ними, вы отберете из них не то, что они навязывают писателю, воображая, будто они больше его понимают, а что от них самих закрыто их текущей политикой. Почитайте их статьи (напр., новый журнал «Культура», кажется): все статьи имеют отрицательное направление, а своего «да» они не умеют сказать. «Кладовая солнца» и Ваша статья о ней есть очень робкое первое «да» в этом смысле. Я говорю «первое» не в отношении одного себя. Ведь я очень мало слежу за литературой, но хорошо знаю, что я не один, что это не я, а мы, и что, значит, кто-то и еще делает то же самое. Критику никто не мешает уловить этот дух и по-своему пропагандировать примерами, как Вы это сделали в статье своей и что я называю «перцем» ее, а если хотите и солью. Побольше, побольше того перцу и соли желаю вам найти, потому что критики, учителя есть соль земли и что Горы, о которых пишет Л. Толстой, имеют одну несчастную судьбу (я это давно заметил: беда, если соль станет несоленой): при всем своем великолепии они вдруг закрываются тучами, возможно, еще более суровой борьбы.

Посылать нельзя, скажет: обрадовался - это раз, и второе, нельзя быть так напрасно откровенным, да еще на бумаге.

25 Августа. Ночью дождик. Утром пасмурно и тепло. До того лето избаловало, что не хочется и думать о холодах близких и неминучих.

Если причина явления видна, то этой причиной оправдывают всякую гадость: так вот и «наплевизм»

255

объясняют теперь «международным положением». Необходимо, будто бы надо было ввиду международного положения демонстрировать общественное Надо против личного Хочется. Ведь то же самое пробовали перед войной - уничтожить мое Хочется («Лесная капель»). Но меня спасло от разгрома мое искусство, мое тайное служение «искусству для искусства». Вот и теперь, имея в виду «ведущую мораль» показным планом, в тайне моего сооружения должна гореть печь моя для искусства. Пусть, напр., я намерен восхвалять Сталина, а политика его провалится. Я провалюсь вместе с политикой, если погаснет свет искусства, но если искусство... Тут только один вопрос: согласится ли гореть тот огонь, если «показной» план будет несостоятельным. Да, конечно, то и другое должно быть в единстве.

26 Августа. С утра небо сплошь туманно, завешено, и моросит мелкий дождь.

Трудность создания «Падуна» заключается в том, что я хочу создать «ведущую» вещь, в которой я честно отстаиваю наш коммунизм против индивидуализма. Я отстаиваю матерински служебную идею в борьбе за творческое единство всего человека на земле.

Соблазненный свободой Зуек уходит в природу и вместо свободы познает необходимость («обиду»), [распространенную] на всю природу. Свободу он понимает как борьбу с необходимостью всей плененной природы и всего плененного человека. Все звери на плотине потому и присмирели, что чувствовали «страх Божий» перед ведущим их человеком. Итак, опыт Зуйка показать, как свободу, порожденную сознанием необходимости. Эту избитую мысль показать в переживании человека и животных (водяная крыса с веточкой). Животные, идущие вслед за Зуйком по тропе человеческой: тут и олень, и лось, и волк, зайцы... Жаркий час. Как заливало муравейник и муравьи по дереву через... смолу.

256

Дать образ (в Зуйке) цельной личности человека, отвечающего и включающего в себя всю природу, определяющую каждому свое место, благодаря чему и создается то чувство гармонии, которое мы называем «природой». Сутулов - это Максим Максимыч в форме чекиста, а Пахан - это Печорин.

Уступка, компромисс, обход обиды - все это естественно приходит и находит моральное оправдание в порядке материнского служения. Отсюда и моральное оправдание в нашем времени политики, как будто противоречащей героизму (мужскому).

27 Августа. Небо завешено, все ровно матовое, как и вчера, но дождя нет и как будто не будет.

Ошибся, дождь был до обеда. Намерен писать. На профилактику машины и на болото. Пока работаю над «Каналом».

Сказка исчезла из жизни...

Чтобы увидеть Палестину, нужно прийти в нее цельным, молодым.

Работники канала утратили этот взгляд, а Зуек первый увидел, что они сделали.

И после него - все увидели.

(Апофеоз.)