Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Злая девочка. Семилетняя худая бледная, с вытянутым лицом девочка поставила ногу на ступеньку терраски дачной и оступилась и больно ударилась коленкой. В руке ее была палка, от боли со злостью она ударила ею по голове пятилетнего мальчика и убежала наверх. А мальчик постоял, постоял, удивленный, и вдруг как заревет, как заревет! Не от боли он орал, а от обиды и криком своим долго наполнял дачную тишину.

Тут же гуси были и кто-то хворостиной их погнал, пошутил с гусями и ушел. А гуси обиделись и, вытянув шеи, долго гоготали. Мальчик орал, гуси гоготали.

Старик с козой на поводке попал на кочерыжки среди баб с коровами. И вот принялись бабы чистить старика...

Погода: на дню было сто перемен, и солнце было, и дождь был, и так была серая мга. Я ходил за грибами, весь хорошо просырел, набрал на жареное подберезовиков, маслят и на солку сыроежек.

31 Августа. С утра густой туман. Ожидаешь, что выйдет из тумана, почему-то с хорошей надеждой. И вот выходит из белого первая темная елка, необыкновенно прекрасная. Она и без тумана бы прекрасна была, но без тумана их много, мы привыкли и не обращаем внимания. Что будет еще выходить из тумана - потом расскажу. Мы, конечно, ждем солнца.

Туман не уходил, а сгущался, и вдруг начал скатываться дождем и падать водой, и зашумела вода по листикам, по яблочкам.

Передать надо в «Канале» сопротивление всей природы (и человека, как природы) всему новому: раскрыть природу сопротивления: всякое «хочется», быть может, коренится в наследственной привычке. Оно есть наследственное Надо. Вот почему семге хочется то, что Надо.

263

NB. Как Хочется (желание) переходит в долг Надо, когда решение принято.

- А может, - подумал Зуек, - и то большое Надо, чему подчинено все строительство канала, тоже началось с того, что кто-нибудь очень сильный, великий человек (от всего человека и за всего) захотел для [себя], и было великое Хочется, и стало великое Надо для всех?

Итак, показать весь побег Зуйка в психологическом переходе от личного Хочется к природному Надо.

Итак, показать в Зуйке рождение личного Надо, показать живое Надо всего человека на фоне отжитого, аскетического Надо старухи. Напр., как надо воде размывать берег, и человек это Надо взял у природы.

Как Надо каналоармейца перешло в его Хочется (он стал работой сокращать годы своего заключения). Но так и всякий труд, вся его «охота» состоит в придумке сокращения. NB. Ввести заключенного, который нашел свою охоту в сокращении туги труда и в превращении себя в «термометр» (канал).

Показать и Надо (из природы), и Хочется, воды и духа. Необходимость - Надо. Сознание - Хочется.

Серебряные караси в своем тинистом пруду вспоминали золотой век, когда все караси будто бы золотые были. Этот прудик был [далеко от русла канала], и казалось, что сюда-то уж не дойдет вода. Но незаметно и сюда подкралась вода. Прудик [затопило] и караси стали расходиться в разные стороны, все дальше и дальше [друг] от друга. И каждому серебряному карасю стало казаться, будто в своем родном пруду они были когда-то золотыми.

От всего Выгозера осталась одна только карга. Это Осударева дорога, похожая на клюв альбатроса, длинный с бугорком на конце. Вода подняла и всю каргу, весь длинный клюв альбатроса, а бугорок остался и на нем небольшой куст бредняка (ивы). Он и весь мысок был как шерстью покрытый бредняком и тут в этой шерсти пряталась, питаясь

264

прутиками водяная крыса. Вода подняла все ивовые кусты, и крыса перешла на бугорок. Но и бугорок мало-помалу исчез и водяная крыса... Кончик хвоста давал кружки. Она была совсем одинокая, куда делась ее родня? Погибла. Она поняла [свой путь спасения], о чем еще не может сказать. Она решила, поплыла: изобразить решение как явление сплоченной мысли у человека. (Аналогия Зуйка.)

Какой это был тихий вечер, какая алая заря погасала. Но некому было любоваться красотой этого вечера. Зуек работал, звери угрюмо искоса поглядывали, когда почему-нибудь нарушался ритм работы.

И вдруг все звери повернулись к человеку. Человек замолк и стоял в глубоком раздумье. Алый свет зари алым пламенем отразился в глазах человека и блеснул всем зверям. Вдруг радость озарила лицо человека, он что-то понял. Это была та самая радость свободы, понятой человеком в неволе, [в плену] необходимости. Зуек, работая, увидел, что весь остров, как [в доме] пол, несколько клонится в его сторону. Он понял, что [это неспроста], его что-то держит. Под водой канат. Он бросился рубить его и только тронул острием [топора корень], весь остров вздрогнул [и поплыл], и все звери увидели, что человек это сделал: так Надо! Звери поверили в свое счастье: с ними был человек. Изобразить как бога. И алый свет божественного сознания. (Суеверные существа.)

Мало-помалу разбежались и успокоились волны. Опять тишина. Водяная крыса плыла с веточкой. Ящерицы и пятна света. Огонь костра.

Верхушка ели была как два расставленных вилочкой пальца и между пальцами третий длинный [палец] высоко поднимался и на его кончике птичка сидела и неслышно для всех пела зарю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное