Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Редки белые грибы, но зато, как найдешь, так и набросишься на них коршуном, срежешь и вспомнишь, что обещался, увидев, не резать, а полюбоваться. Опять обещаешь и опять забываешь.

В осиннике до того осинки теснили осинку, что даже и

подосиновик норовит найти себе елочку и под ней где-нибудь...

Грибы - это школа внимания. Доходит до того, что кажется, будто от силы внимания именно и рождаются грибы. Вот почему и говорят, что твой гриб от тебя не уйдет, т. е. будь внимателен...

Особо замечательное свойство внимания, что оно подчиняется воле, что им можно управлять, им можно пользоваться в делах добра, равно как и зла.

Как материя и энергия, равно как разные виды энергии, сводятся, в конце концов, к единому источнику жизни, так и все виды талантов сводятся к единому источнику творческого внимания.

И молитва тоже есть не что иное, как организация внимания к готовым божественным словам.

Даже и Царство Небесное «нудится» силой внимания. И в этой точке, именно во внимании сходится физическая и духовная природа человека: «обратите внимание».

Большой белый, в лампу, гриб обратил на себя мое внимание.

Активное и пассивное. Женщина обратила на себя его (Мужчины) внимание. Или: Он (Мужчина) обратил на нее свое внимание.

Завтра Ляля едет в город по делам.

3 Сентября. Облака светлые с голубыми просветами, ветер. Ляля едет в Москву, вернется завтра во второй половине дня..

269

На злое дело - подскажи только - и всякий способен, на доброе -редкий.

Зло сделать много легче добра.

И все-таки мы почему-то живем и собираемся жить в будущем лучше в том уповании, что добро побеждает зло.

4 Сентября. Солнечный теплый день. «Весь день стоит как бы хрустальный!»

Когда бывает сорвана душа со своего основания, как на фронте, то ум работает с необычайной точностью. Вот в таком состоянии и совершаются подвиги отчаянной храбрости (фронтовая душа).

Когда бывает сорвана душа, то самому кажется, будто для данного дела тем самым устранена какая-то помеха, и от этого ум действует яснее, чище, точнее.

Несорванная душа, собираясь в себя, втягивает внутрь и внешнего человека: так происходит Максим Максимыч, и, наоборот, Печорин с освобожденным умом весь вовне.

Самое наиестественное движение у человека, если он видит хулиганствующего мальчишку - выдрать его. Это в природе человека, а педагог начинается там, где человек останавливает в себе это естественное движение и старается обойтись без дранья.

- У меня есть мысль, - сказала Кат. Ник., - погодите, сейчас я пойду, заверну керосинку и скажу. - Мысль моя, - сказала она, вернувшись, - вот какая. Я познакомилась с Натальей Аркадьевной, когда дочь ее была в ссылке. У нее было горе, и она была вся собрана в заботе о дочери. Ей было очень трудно, но все-таки она добилась своего и поехала к ней в Сибирь. Она была тогда совсем другой человек. Я бы никогда не сошлась с ней, если бы встретила такой, какая она теперь. Неузнаваема! И все наделало благополучие, которое пришло к ней вместе с вами. Тут она потеряла чувство современности и вообразила себя хозяйкой в прежнем духе. И стала каждым словом,

270

каждым поступком своим мешать людям, понимающим современность и согласующим с ней свои поступки.

Да, это, конечно, «мысль». Живи они вдвоем, Ляля весь день на службе, мать в комнатной заботе о дочери, так, может быть, они бы и жили на Тишинском в скромной комнатке, Ляля бы спала на сундуке, захватывала бы по пути со службы чего-нибудь на обед. Если бы Ляля так могла, то мать и провела бы жизнь так и непостыдно... Но Ляля не могла... Ляле жить хотелось самой, и ей в голову даже не приходило жертвовать собой до конца для жизни ограниченной и недоброй старухи-матери.

Все жизненное дело избалованной «маркизы» состояло в заботе о физическом благополучии дочери. Но когда дочь стала жить сама, то мать осталась ни при чем и стала думать не о дочери, живущей благополучно и счастливо, а о себе, о своих болезнях. Мало-помалу она поняла, что только болезнь ее является средством привлечь к себе внимание.

И стала отлично болеть и тем жить...

Нас могут спасти только Барютины, если согласятся у нас жить, а к этому - мы вдвоем в Дунине. Но неизвестно - согласятся ли...Это будет испытание самим Барютиным. Не согласятся - мы останемся при особом мнении о них... Если Барютины не согласятся, то при очередной ссоре с дочерью у тещи может повториться удар и смерть матери может лечь тяжело на душу Ляли. Не вижу выхода, кроме включения Барютиных в нашу семью. Не вижу выхода, потому что сам лично до того пристрастен к Ляле, с одной стороны, пристрастен до объективности добра, и к теще пристрастен, с другой стороны, и тоже до объективности зла, и потому не вижу положения, в котором я мог бы действовать равнодушно и умно. Но не хочу и пассивно ждать катастрофы.

В лесу.

Если гриб зовется подосиновик или подберезовик, то это вовсе не значит, что каждый подосиновик живет под

271

осинками и подберезовик под березками. Сплошь да рядом бывает, что подосиновик таится под елочкой, а березовые грибы сидят на чистой лесной полянке, окруженной елками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары