Дневники. 1984

Патологоанатом сказал: ноги и сосуды у него были зверским образом объизвествлены. Видимо, существует и какая-то своеобразная плата за пользование благами. Сколько раз я был у них в гостях, сколько раз там выпивали, но как обильно и через край там и кормили. О эта жирная и сочная пища из кремлевского распределителя! Доброжелательные, щедрые люди. Вчера был у его родителей. Мать, еще недавно цветущая женщина, совершенно раздавлена. Но на столике рядом с ее креслом — стопка красных правительственных соболезнующих телеграмм. Их пододвинули ко мне, и я, мелкий садист, не стал никого радовать, не начал читать. С Валерой были связаны многие этапы моей жизни на радио, в литературной редакции. Именно он был редактором мемуаров Брежнева, выпускал их в эфир. Сколько сразу всего вспомнилось!

Валерина свадьба, где мы с В.С. были свидетелями. Уже в дверях встретил его вдову Зинаиду. И женихались, и женились на моих глазах. Мало ты насулил нам жить вместе! Рассказала: «Когда легли спать, заткнула бирушами уши, чтобы он мне не мешал храпом, но в половине первого меня как бы толкнуло. Проснулась, он был неподвижный, тяжелый, но еще горячий». Пожалуй, я напишу о нем страничку в «Эфире»..Эта мысль возникла параллельно с давней мыслью написать об умершем Дмитрии Морозове. Тоже работали вместе на радио и дружили. Это мой долг. Информационным поводом для рассказа может стать недавний звонок жены Дмитрия Лоры: он разбирала бумаги и нашла рукопись моей первой повести «Живем только два раза».

Валере с огромным трудом достали место — со слов Инны, матери — на Ново-Кунцевском кладбище. Мест нет, вмешался чуть ли не Рыжков. Но ведь меня-то там не захоронят! Грустно, что в эти минуты похорон младшего товарища я думаю о социальной справедливости. Но столько обид!

Похоронили Валеру рядом с недавно умершим Венечкой Ерофеевым. Поговорят о литературе.

Вчера приезжал домой мой ученик, тоже Валера, но Терехин: правил ему текст дипломной работы. Валера каждый раз старательно переделывает те несколько страниц, которые мы с ним разбираем.

Вечер. Пишу уже в Ташкенте. Стараюсь сделать все это подробнее. Молодость прошла здесь, в Ташкенте я заканчивал первый год учебы в университете, здесь работал в театре. Круглый сквер под курантами в центре. Как выросли платаны. Сад у Театра ТуркВО. Мои старшие товарищи по театру: Валера Шаврин, Елена Паевская, Капитолина Гавриловна Ламочкина, которой я так многим обязан, Роман Ткачук!

18 мая, пятница. Поселили в гостинице Совмина. Сразу же ушел гулять и умилялся. Ходил по прежним местам. В сквере другой — уже Марксу — памятник. А ведь в центральном сквере помню еще и памятник Сталину. Зашел в садик Дома офицеров, и сразу же вспомнились первая репетиция и сбор трупп. Какой нахал, никогда не играя даже в самодеятельности, устроился артистом.

Утром рано встал, час ждал машину чтобы ехать в Джезак. По дороге сплошные поля хлопчатника. Я еду в машине вместе со знаменитым узбекским писателем Шукрулло. Я никогда не думал, что после пленума по выдвижению в народные депутаты мои пути пересекутся с этим человеком. Шукрулло единственный, кстати, запомнившийся мне узбек в нашем многонациональном художественном радиовещании. А проработал я на этом вещании почти десяток лет. Он сидел, освободился в 54-м. Подробности из разговоров в машине: Панджекидзе, Кугультинов и он, Шукруло, сидели в Норильских лагерях. Рассуждение его о лагерной шпане — дети кулаков. Ему говорили: «Ты недоволен советской властью?» — «А почему я должен быть ею доволен? Исключали из школы. Раскулачили родителей будущей невесты, потом она пропала перед свадьбой». Рассказывал о личности Хамида. Его руки, как и руки многих писательских начальников, в крови.

Джезак. Впечатление от города. Открытие музея и сам музей. Мое интервью русскому радио. Открытие бюста. Двоюродный брат поэта — ныне министр иностранных дел. Обед в колхозе «Москва». «Москва, Москва, люблю тебя, как сын...» Именно здесь родился и поэт Шараф Рашидов. Рашидова помню по встречам с ним в Навои на правительственной даче. Изысканный был человек. Много слухов о его смерти. Открытие еще одного памятника. Ужин на траве. Замечательное, но очень дорогостоящее гостеприимство. А в полях с утра до вечера гнут спины женщины и дети, счастливый труд. Встреча в обкоме.

Утром читал Чаадаева. С жадностью, с огромным вниманием. Вроде бы все доказательно, но так ли все?

Вечером открытие памятника. Большая в человеческий рост, фигура, вознесенная на платформе, на столбе. Все густо посеребрено. Поэт в тройке; с заметно выступающими гениталиями. Ужинали тут же за огражденным белой материей участком. Столы выстроены квадратом, водку подавали в чайниках: «белый чай», «холодный чай».