Дневники

дит М. Б. по правой стороне. В зале свистят, пищат, визжат и верещат. Я прочитал сегодня довольно много… Вот хорошо, что мне Кант попался. Я предложил всей нашей компании читать его. Она согласилась. Посмотрим! Маша мне все время говорит: тише, тише! Я вечером в библиотеке не читаю, а верчусь. Сегодня спал до 10 /2. Отчего бы это?.. Я совсем отучился иметь духовные страдания. Моя душа плоска, как тарелка, и пуста, как голова Клары Львовны. Я удивительно, бесконечно невпечатлителен. Нет такой вещи, которую я не мог бы позабыть через час… Память души —во мне совсем отсутствует. Вкус у меня громадный, тонкий, — но я даже посредственным художником никогда не буду, до такой степени я не впечатлителен… Каждый данный момент я переживаю как интересный роман, написанный гениальным художником. Но возьми перо, несчастный человек, и ты увидишь, кто ты такой… Бледно и бесцветно потечет моя канитель, — и хороший вкус помешает мне довести ее до 2-й страницы.

января.к)

января. 20 м. 10-го. Нужно читать про Толстого. Возьму сегодня Щеглова. Черт возьми! Хочется сделать доклад про индивидуализм — в Литературном клубе. Вчера говорил там. Аплодисменты, поздравления, а мне лично кажется, что я могу в тысячу раз лучше, что вчера я читал очень плохо. Нужно.

января. Рядом со мной сидит в библиотеке хитроумное этакое лицо. Рыжая борода. Показывает мне устав (законы, что ли): если высший или низший чин не станет повиноваться приказанию начальства — он должен живота лишен быть. И улыбается. — Для чего это вам? — спрашиваю. Гордо, но с ухмылением говорит: я — автор руководства для дворян, и мне предстоит говорить с различными одесскими лицами, так нужно ко всему готовым быть. А также веду тяжебные дела. — На моем лице — благоговение.

у нас, все атрибуты индивидуализма прежде препод- 1902

носились русскому обществу под именем романтизма. Все как есть.

Идея ибсеновской «Дикой утки» — что правда an sich¹⁵ под силу только исключительным людям, тем, кто способен стоять одиноко, а для людей толпы нужны маленькие успокоительные обманы, любовь.

Мы с восторгом принимаем [призывы] Горького к самоцельной борьбе, к тем, кто готов в безотчетном порыве безумно и.

Тоскливая песня Заратустры о сверхчеловеке, сильном, красивом, — мы с восторгом — все это романтизм.

План здесь таков: раньше говорить про нынешнее время, потом про гоголевское. Одинаковые проявления, но разные причины. Там — высшие натуры, обуреваемые страстями, непонятными черни, толпе, — эти небесные избранники — там они все.

В восторге Гриша. Слава Богу!

Оставив тесную берлогу,

(Он на простор полей попал).

Кстати, в ящике от стола — есть записки, способные тоже пригодиться для моей работы.

Идешь, идешь… Зачем, куда — не знаешь… —

Вперед!

Куды мне стихотворствовать! Дай Бог и так что-нибудь сделать — прозою. Эх! А время проходит. Ну, не нужно, боюсь я думать про это. Мысль о смерти, было прогнанная мною почти на год, снова посетила меня.

Эх! Возьму какую-нб. книгу, отвлекусь. Какую? «Братьев Карамазовых»? Теперь 6 /2. В 8 ч. у Маши. 2 дня тому назад была великолепная погода. Совсем весна. В пальто ходить — жарко. Много на улице встречалось людей — совсем по-летнему. А сегодня дождь без конца. И подлый, осенний дождь… Потайной, неоткровенный. С первого взгляда не заметишь, что он идет, и только когда, прищурясь, посмотришь на что-нибудь черное, увидишь, как он сеет, сеет, сеет.

Был сегодня у М. очень недолго. В 8 часов снова пойду к ней. Лечь бы спать. Пусть Анюта разбудит.

2 февраля. Должен работать, а не могу. Сижу у М. Часов 11. Ну хоть бы одна мысль полезла в голову.к)

7 февраля 1902.

ПАМЯТИ ТОЛСТОГО*

В безумных поисках святого Эльдорадо,

Пути не видя пред собой,

Как серое, испуганное стадо,

Метались мы во тьме, холодной и немой.

И спутников давя, их трупы попирая,

И в свалке бешеной о цели позабыв,

Бежали к бездне мы… А ты, Земля Святая,

Осталась позади в тени густых олив.

Осталась позади, мы пробежали мимо,

«Вперед, вперед», — бессмысленно крича,

А бездна впереди ждала неумолимо

И не смолкал надменный свист бича.

Вперед! Вперед! без отдыха, без цели,

Бессмысленно судьбы покорные рабы,

Мы бешено, как буря, пролетели,

В безумном вихре яростной борьбы,

Спеша исчезнуть в пропасти бездонной.

И ты был с нами… Увлечен толпой, на гибель

обреченной, ты видел тьму со всех сторон.

Проклятья… Кровь, безумное смятенье… О родине

забытые мечты… И полный ужаса в немом

оцепененьи, у края пропасти остановился ты.

Так вот чего искали мы в пустыне,

Так вот куда бежали страстно мы!

Чему молились, как святыне,

средь мрака ужаса и тьмы!

И ты оглянулся с тоскою назад…

И видишь, там братья идут за тобою,

Идут бесконечной толпою,

И давят, и рвутся, и бьют, и кричат.

Бегут, чтобы в бездну скорее свалиться.

Как бледны их жалкие, злобные лица

и как ожесточен их потускневший взгляд.

И в поиски потерянного рая всю душу страстную влагая,

Ты мечешься во тьме и стонешь, и зовешь,

Отчаянье надеждой заменяя,

и не влечет тебя пленительная ложь

Миражей сладостных, и вдохновенным оком

Ты испытуешь тьму; там пусто и мертво,

И ты застыл в отчаяньи глубоком,