Дневники

С К. И. Чуковским — о дневнике. — «Ведь я не пишу о войне, а только о литературе, о войне будут писать все, а о литературе — никто, тогда как это-то и будет наиболее интересно, позже». — Я ему сказал, что веду дневник о себе, — и для себя, так как, если удастся, — буду писать о себе во время войны. — «А вот я об Екатерине Павловне, — что она рассказывала, — запишу». Сестра Надежды Алексеевны слушала передовую «Правды» и ей показалось, будто передовую эту написал Сталин: «диктор читал так многозначительно». Не проверив, — она и бухни благодарственное письмо Сталину, что, мол, нашли время написать о Горьком, — в такие дни!.. Были Толстой, Леонов, Федин, — и родственники. Ужин, — слабоватый, конечно, два графинчика водки и две бутылки вина. Леонов, важный, опухший, рассказывал о бане, что он рассказывал уж сотни раз. Это не значит, что не наблюдательный — но он так жаден, что не передает своих наблюдений, боясь, что украдут. Поэтому, для внешнего употребления у него есть — баня, кактусы, и обработанные наблюдения, которые он уже вложил в романы. Толстой сказал:

— Вы, Всеволод, похожи на бухгалтера. Был такой бухгалтер, сидел тихо, говорил мало, весь в черном. А, вдруг, вскрикнул, вспрыгнул на стол, и пошел прямо по блюдам и тарелкам!

— Махно? Он захохотал:

— Махно! Ха-ха-ха!.. Еще удивительней!..

29. [III]. Понедельник.

Предложение от «Красной звезды» поехать в Вязьму. Согласился. Они сказали, что поедем послезавтра, на машине.

Прочел книжицу Федина «Горький среди нас»^{433}.

Это передает как-то тот пыл, которым мы были охвачены в 1921 году, — я говорю о творческом пыле. Впрочем, это относится больше к остальным, чем ко мне. Я тогда почти не верил в возможность существования литературы, а писал больше для того, чтобы стать с другими наравне, в том числе и с Горьким. Кроме того, — как ни странно, у меня был превосходный аппетит и я считал, что, — при данных обстоятельствах, — литература мне поможет пропитаться. Насчет Пролеткульта Федин неправ. Там были симпатичные ребята, искренне любящие литературу, но, к сожалению, они мало знали, а еще более — были неталантливы. Что же касается «пролетарской идеологии», которой будто бы они хотели начинить остальных, то об этом они мало думали, а, может быть, и думали! — я с ними на эту тему не разговаривал^{434}. Обо мне Горький всегда думал неправильно. Он ждал от меня того реализма, которым был сам наполнен до последнего волоска. Но, мой «реализм» был совсем другой, и это его, — не то, чтобы злило, — а приводило в недоумение и он всячески направлял меня в русло своего реализма. Я понимал, что в нем, этом русле, мне удобнее и тише плыть, я и пытался даже, но к сожалению, мой корабль был или слишком грузен, или слишком мелок, короче говоря, я до сих пор все еще другой, и, дай бог, остаться этим другим, — противоречивым, шальным, тщеславным, скромным…

От ванн, которые я принимаю в больнице, болит живот. Лежу в постели и читаю «Буддийские сутры» в переводе Герасимова, который переводил их с английского, а на английский переводили [нрзб.], и, тем не менее, сутры поразительны! Какой ритм, какая мощь, какое внутреннее и внешнее отречение от условностей, и какое наплевательское отношение к вздору мира сего. Сквозь два перевода и то можно разглядеть удивительную стройность главной и ясность основной мысли. Если когда-нибудь я напишу книгу о теории художественной литературы^{435}, я непременно разберу сутры, и сравню их с нашими классиками, — со стороны ритмической.

Бомбардировка Берлина англичанами: «сброшено вдвое бомб, чем когда-либо, в любой налет на Лондон». 28. Англичане написали это почти что со сладострастием.

30. [III]. Вторник.

Написал статью для «Гудка» о Заслонове^{436}.

Дождь, сырость. Лед на Москве-реке треснул.

На фронтах «ничего существенного» — распутица.

Из «Красной звезды» позвонили дополнительно — едем завтра от 11 до 12 часов. Так как за день до Вязьмы не доехать, то заночуем в дороге. Надо взять продовольствие.

31. [III]. Среда.

«Красная звезда» — обещала приехать к 11–12. Уже 1 час, а их нету. Подожду еще полчаса и пойду обедать, — что за сукины дети! — позвонить не могут.

Миша Левин радостно сообщил вчера, что наши самолеты ходили 28-го, вместе с англичанами, бомбить Берлин. Его крупная радость показалась мне малопонятной. Оказалось, что бомбардировщики снабжены его аппаратами.

Из Ленинграда приехал И. Груздев. Я его еще не видал.

10. [IV]. Суббота.

Всю поездку на Зап. фронт записал на отдельных листочках; переписать их в тетрадь, сводить в целое, — нет ни времени, ни желания. Два дня по приезде — оправлялся от кошмара, который я видел, и вот ныне — опять мысли о «Сокровищах Александра Македонского».