Дневники

18. [IV]. Воскресенье.

Утром позвонил К. Федин, поздравивший меня с превосходной статьей о «„Лермонтове“ П. Кончаловского», сегодня напечатанной в «Лит[ературе] и искус[стве]». Несколько позже позвонил сам Петр Петрович, он прямо назвал статью «гениальной». Статья, как статья, но я очень рад, что доставил старику удовольствие: слышно было в телефоне, как он плакал. Признаться, и я прослезился, сам не знаю чему.

Сообщение о налетах на Данциг и Кенигсберг, и одновременно передовая в «Известиях» — быть готовым к воздушной обороне. Говорят, вчера в районе Сокольников били зенитки.

Слухи о возможности сепаратного соглашения — через Погодина. Как-то мало вероятно. — Воздушная война началась вовсю. Англичане и американцы за день сбросили полторы тысячи, т. е. 90.000 пудов бомб на немецкие города и потеряли 70 самолетов. — Внизу ходит слух, что какие-то еврейки отрезали русской девочке голову. Еврейку поймали. Собралось несколько тысяч… антисемитские сплетни, распространяемые врагами. — На ту тему, что рассказывала Н. А., оказывается, идет в Театре Миниатюр пьеса.

Переписал начисто первую главу «Сокр[овищ] А[лександра] М[акедонского]».

19. [IV]. Понедельник.

Переписал вторую главу «Сокр[овищ] А[лександра] М[акедон-ского]», перечел вечером — слишком много вложено содержания, надо укоротить, и переписать еще. Ходил беседовал в «Советский писатель» относительно книжки своих очерков — говорят мало. Я предложил дополнить «Вулканом»… Тамара советует вставить рассказ, написанный мною до войны.

Передовая статья в «Правде», называющая генерала Сикорского помощником Гитлера! И, рядом, ниже, поздравление Всеславянского комитета — чехословакам в России. — Положение на Балканах, — как рассказывал вчера В. Гусев, — напряженное. Союзники пишут, что немцы на Москву не пойдут, а разве на Кавказ. Что же немцам, на четвертом году войны сидеть сложа руки и ждать чего-то?

Москва усиленно готовится к ПВХО. Милиционеры надели противогазы.

24. [IV]. Суббота.

Писал роман, статьи для радио, рассказ «Восьмушка»^{442} в «Гудок». Дни светлые, теплые. Сегодня — пасхальная ночь. Разрешено ходить по городу, — но сижу дома… Вчера собрались «Серапионы» — Федин, Груздев, Зощенко, Никитин, похожий на тайного советника, разорившегося вконец. Зощенко рассказывал, как получил в прошлую войну ордена, передавал историю с женой Кармена, показывал ее фотографию с зачеркнутыми на обороте фразами и свои юношеские во времена Мингрельского полка, — подвыпив, стал говорить нам — «господа!»^{443} Груздев сидел умильный, что «Серапионы» живы. Федин красовался. Я, как всегда, говорил вещи, которых все пугались — словом — былое воскресло.

В воздухе войны чувствуется напряженье. Наши что-то бормочут об эстонцах — латышах, бомбят северные немецкие города, союзники тоже, видимо, к чему-то готовятся: на Кубани, говорят, идут небывалые воздушные бои, — а на Спасской башне вызолотили ободья и стрелки часов, покрасили Дом Обороны и тротуары, по краям, размалевали белыми полосами. Опять слухи о газовой войне — на улице в соответствующих костюмах табачного цвета упражнялись дегазаторы. Москва чистенькая, просторная, красивая.

И очень хочется к морю.

25. [IV]. Воскресенье.

В первый день Пасхи умер В. И. Немирович-Данченко.

Вышла «Литература и искусство» с ругательной статьей о «Пушкине» — последней постановке Вл[адимира] Ив[ановича].— Напечатаны статьи Федина и Груздева^{444}. Моя, хвалебная статья о «Пушкине» отвергнута редакцией.

Мой рассказ «Восьмушка» в «Гудке» не напечатан.

27. [IV]. Вторник.

Вчера написал две статейки для радио, сегодня — три. Это в первомайский парад.

Вчера приходил Н. Погодин. Злился неизвестно чему, хотя ему бы жить да радоваться.

Похоронили Немировича. Над фасадом театра овальный портрет его в виде тех овальных медальонов, которые вставлены у него в кабинете в шкафы, где хранится переписка. Пять красных флагов с крепом, — и все. Ветрено, ветер закрутил флаги на палки. Люди почти прильнули к газетам, — читают ноту полякам. Провожало мало народу.

7 мая. Пятница.

Десять дней работал, — сам не зная для чего. Писал «Сокровища», переписывал, перепечатывал. Уже сделано листа 3–4, и, кажись, зашел в такие дебри, из которых, дай бог, выкарабкаться поудачнее. Написал два рассказа «Слово о полку Игореве»^{445} и «Восьмушка», задумал третий…

Вчера П. П. Кончаловский угощал меня — по случаю статьи моей о нем — «которая осветила мою работу откуда-то со стороны и светом необыкновенным». Радовался, что в «Буграх» хозяйство прибавило четыре огромных блиндажа на его усадьбе, где стояло 8 танков, «склад под картофель чудесный!», и унавожена земля песчаная, тоже под поле картофеля.