Дневники

«Дело Эльсберга» в Моск[овской] орг[анизации] СП. Он отрицал все, утверждая, что на него клевещет И. И. Чичеров. Я выступал уже после заседания (не хотел мешать полит[ическому] разоблачению, примешивая уголовщ[ину]): о краже в «Круге» 30 тыс. руб. золотом — Эльсберг.

28. [II].

Прогулка. Солнечно; весна чувствуется отчетливо. 5° мороза, мгла, солнца мало. Писал «Генералиссимус» — что-то много получается, растянуто: надо сокращать.

1. [III].

Дома. Переписывал «Генералиссимус». Хлопот, словно роман! Утомившись, стал перечитывать «Портрет Дориана Грея», роман, который мне когда-то, в юности, нравился. А сейчас — и глупо и по-глупому безнравственно. А этот эстетизм, боже!

Рукопись для «Лит. газеты».

2. [III].

Заседание в Лит. институте^{561}. Опять мгла, но солнце просвечивает. Позаседали: дипломы — средние:

— И куда нам! Столько поэтов? Да и писателей?

3. [III].

Гулял. Хорошо. Морозец, солнце. Читал, впервые: «Историю Пугачевского бунта», и жалел Пушкина: все-таки даже он не понимал, что нельзя преодолеть исторических условий. Получилась военная история, никому не интересная и не вскрытая, даже с военной точки зрения. Ведь рев[олюционная] конармия Пугачева появилась задолго до конармии гр[ажданской] войны 1920 г.!

Конец переписки «Генералиссимуса».

4. [III].

Тоже хорошо, солнечно. План «Генералиссимуса»: любопытно, что будет?

5. [III].

Окончил черновики «Генералиссимуса» — завтра начну переписывать, что не трудно, т. к. черновики подробные и в них много всего, — боюсь не перегнуто ли? Обедали, блины у Л. Ю. Брик, напуганной на всю жизнь тайной полицией — вчера умерла жена Вс. Вишневского^{562} — вздорная, нахальная баба, упокой, господь, ее душу! Вот уж кого, действительно, надо успокоить.

6. [III].

Днем дописывал «Генералиссимуса», а вечером ходили в Клуб литераторов, смотрели итальянский военный фильм, показ мод и затем ужинали. — Дождь, мокрый снег, зима на исходе.

7. [III].

На улице по-осеннему дождь и слякоть. Не выходил. Писал рецензии для Лит. института — одна поэтесса^{563}, по-моему, талантлива. Завтра сажусь переписывать «Генералиссимуса». Что-то его ждет, беднягу?

8. [III].

Гулял. Немного писал «Генералиссимуса», как всегда с трудом выходят первые строки. Легкий мороз, полусолнце, преобладает все-таки мгла. Вчера приходил усталый и больной М. Бажан.

9. [III].

Начал перепечатывать «Генералиссимуса». Большая боязнь — не растянуть: есть уже 4 страницы, начало, самое главное. Очень доволен! И, солнечно, на крышах — снег, чудесно. Заседание в Лит. институте вечером.

10. [III].

Приходила Л. Ю. и Абгарыч^{564} обедать: разговор о литературе, из чего я вывел, что она неважного-таки обо мне мнения как о писателе. Ну, и бог с ней! Писал «Генералиссимуса» все первые страницы. Солнце.

11. [III].

Превосходный солнечный день. Гулял с Петькой в садике возле глупого памятника Репина. Петька сказал: «Я люблю ужасные картины: как „Грозный убивал своего сына“».

Вечером писал «Генералиссимуса» и читал Гончарова «Фрегат Паллада», как хорошо!

12. [III].

Писал и радовался, что полк[овник] Порскун вышел, как живой в «Генералиссимусе», может быть, и не живой, но, пусть, так кажется. Дома. — Мгла и легкий морозец. Все идет — т. е. «Г[енералиссимус]» — хорошо!

13. [III].

Болел. Вчера была небольшая температура, а эти два дня — кашель и слабость. Читал «Воскресенье» — пустая, вздорная сатира, в духе Щедрина, вставленная в золотую рамку мелких подробностей, от которых сатира не делается убедительней. «Фрегат Паллада» — прелесть, такое искреннее, домашнее путешествие и такая вера в свою «цивилизованность», которая для меня более убедительна, чем все христианство Л. Толстого.

14. [III].

Болезнь. Дочитал Гончарова, вторая половина слабее, — но что большее можно увидеть с борта корабля? Китай он, впрочем, не понял, да и Японию-то не очень, а вот тропики — прелестно.

Апрель.

По 6 апреля — я хворал: после гриппа, который продолжался один день — головокружения, похожие на обмороки, — и меня уложили в постель. Я лежал, прочел много книг и принял множество лекарств.

В эти дни вышел «Новый мир» с «Хмелем»^{565}, который многие хвалили, а я его написал, чтобы покрыть долг «Лит. газете», — вот как полезно должать!

Были холода, снег, метелей, впрочем, не было, а сегодня, 3 апреля, совсем весна, вчера был дождь, — солнце и улица чистая.

В воскресенье собираемся на дачу. А рассказ «Генералиссимус» так и не успел перепечатать!

Был жестокий грипп, лежал почти месяц в апатии, не записывал, переехал на дачу, отвык записывать.

Май. Дача.

Еду в Москву: вернисаж выставки Давида^{566}. Записывал нечто к «Вулкану». Необыкновенно цветет сад — пышно, весело, бело и зелено.

Москва

21. V.1962 года.