Дневники

Я издала крошечную книжечку «Последние стихи» (самые контрреволюционные!). Издание у меня купили все сразу.

Гадкая зараза это общество соглашателей «Культура и Свобода». Опять там Максим Горький. Он – Суворин при Ленине… пока. Пойдет и дальше. Но уже и теперь – оказывается, Ленин у него был перед отъездом. Дружеская велась беседа…

7 мая, понедельник

Чертов хаос! Ничего нельзя разобрать, почти нельзя иметь точку зрения.

Сегодня был у нас брат В… О… Ф… Только что покупался в «московской гуще». Передаю просто его слова.

Б. играет там серьезную роль – в делах союзнических. Большевики, несмотря на «услужение», гаснут с каждым днем (как бы не так! Смеюсь я). Эсеры кипят там, не стесняясь. Все время совещаются и между собой, и с союзниками (болтают вовсю!). Но работает один Б., который опирается… смутно, на кого, но только не на эсеров: с Авксентьевым даже в одной комнате не пожелал быть. Союзники, однако, и к нему – и к эсерам: «европейское» отношение, все-таки, мол, «члены Учредительного собрания». Безнадежны. Еще думают сызнова о «коалиционном правительстве», чуть не с теми же лицами, и обещают, если это правительство переедет в Архангельск, десант на Мурмане и японцев за Уралом. Господи! Что это? Неужели Б. серьезно может думать о такой штучке?

Но тут же союзники как будто и «диктатора» хотят. Тут же без враждебности посматривают на А…[56], который – тут же вьется! И даже Елену[57] выписал! (А Ольга между тем в критическом положении.) Впрочем, теперь сей герой уже уехал за границу. (Возили – возили – увезли.) Бедная заграница!

Ф.[58] видался, говорит – узнать невозможно. Старик, в морщинах весь, в очках, с длинной бородой, вид провинциального учителя. Много анекдотов…

А наш наглит, гуляет по улицам и в ус не дует, – только им и пожертвовал.

«Они считают положение данное таким, – наивно говорит Ф., – что можно бы свергнуть большевиков, да ведь тогда немецкое вторжение будет моментальным!»

(Не права ли я, что союзники отдают явное предпочтение большевикам пред немцами?)

Немцы будто бы предлагают: за союз с ними – пересмотр Брестского мира, единство России и еще что-то. Опять! Кто верит? Никто (из нормальных). Но так же не верит никто и в «десант» союзников. А уж в силу эсеров – не верят даже ненормальные. Эсеры не имеют больше смысла существования.

Если и Борис не может заставить союзников прозреть… Он-то все понимает. И он удивительно чуток ко «времени». Поэтому, оставаясь собой всегда, он может действовать так, как нужно для России – сейчас.

Нет, не могу я стереть знака равенства (для момента) между большевиками и немцами. Я с трудом, не сразу, не необдуманно его поставила. Принуждена была поставить. И пока так оно и есть. Равны. И друг другу нужны. И одинаковые разрушители России.

8 мая, вторник

Сегодня еще длинная информация – от Лившица. В общем, подтверждает вчерашнюю, хотя видно, что вчерашняя – из других кругов, и притом интимнее.

Главное дополнение: позиция профессора Новгородцева (средняя). Он считает, что надо «и нашим, и вашим», т. е. идти к тому, у кого «выходит». Лавировать между немцами и союзниками, опираясь на одних в разговоре с другими – и обратно.

Отличная позиция. Самое замечательное, что она стоит столько же, сколько две другие позиции, т. е. все равно ничего не стоят.

Есть утверждение, принимаемое везде без спора: это что ни англичане, ни французы, ни американцы абсолютно не понимают ни нас, ни того, что у нас творится. Ведь подумать! Англия на днях еще главным образом интересовалась… большевицкой красной армией! Понимаю почему. Но и говорить не хочу.

18 мая, пятница

Электричество гасят в 12 ч. То есть в 10, так как большевики перевели часы на два часа вперед (!). Веселая жизнь.

Я убедилась: нам неоткуда ждать никакого спасения. Нам всем, русским людям, без различия классов. Погибнут и большевики, но они после всех.

Неужели надо кому-нибудь знать, как издевается над нами всеми – от глупого мужика до сознательного интеллигента – это шайка? Противное, грубое зрелище. Я могла бы, для любителей сильных ощущений, нарисовать приятные картинки… но не могу никому потакать, увлекать в садизм.

Скажу кратко: давят, душат, бьют, расстреливают, грабят, деревню взяли в колья, рабочих в железо. Трудовую интеллигенцию лишили хлеба совершенно: каждый день курсистки, конторщики, старые и молодые, падают десятками на улице и умирают тут же (сама видела). Печать задушена и здесь, и в Москве.

Притом делается все цинично, с издевательством, с обезьяньими гримасами, с похабным гоготом.

Бедный Уэллс! Я убедилась в нищенстве его воображения. Оттого он с таким уважением и льнет к большевикам, что – хотя ничего не знает – чувствует: в России его перескакали.